Пересыхающее озеро

Когда хозяин принес в гостиную кофе, Эрленд спросил про Лейпциг. Ханнес попытался объяснить им, каково было положение студента в этом городе в середине пятидесятых годов. И в первую очередь он рассказал им о нужде, о добровольной трудовой вахте и о разборе завалов. О демонстрациях в День освобождения, об Ульбрихте и об обязательном участии в политзанятиях. Ханнес вспомнил о спорах, вспыхивавших в исландском землячестве по поводу социализма, свидетелями строительства которого они оказались. Он рассказал об оппозиционном движении и о коммунистическом «Союзе свободной немецкой молодежи», о советской власти и плановой экономике, о колхозах и, наконец, о тотальной слежке и доносительстве, которые обеспечивали молчание и отсутствие какой бы то ни было критики. Он поведал им о дружбе, сплотившей исландскую компанию, и об обсуждавшихся внутри нее идеалах социализма, который они считали единственно действенным ответом капитализму.

— Не думаю, что идея изжита, — произнес Ханнес, точно с ним кто-то спорил. — По-моему, социализм еще покажет себя, но, возможно, в какой-то другой форме, чем та, что мы знали. Социализм позволяет нам выжить при капитализме.

— Вы все еще считаете себя социалистом? — спросил Эрленд.

— Я всегда им оставался, — ответил Ханнес. — Социализм не имеет ничего общего с той неприкрытой злобой, в которую вылилась сталинская диктатура или уродливые режимы, процветавшие в странах Восточной Европы.

— Но разве не все принимали участие в славословии и лжи? — возразил Эрленд.

— Не могу сказать, — ответил Ханнес. — Я устранился от всего этого, понаблюдав за тем, как социализм развивается в ГДР. Меня ведь на самом деле выслали из страны за то, что я оказался недостаточно послушным. Не захотел влезать с головой в систему шпионажа и доносительства, которую они создали и красиво называли «гражданской бдительностью». По их мнению, это нормально, когда ребенок доносит на своих родителей и сообщает, что они уклоняются от партийной линии. Тут нет ничего похожего на социализм. Это страх потерять власть. То, что в конце концов и произошло.

— Что вы имеете в виду под словами «влезать с головой»? — уточнил Эрленд.

— Они хотели, чтобы я следил за своими университетскими товарищами, исландцами. Я отказался. Мне стало противно от всего того, что я там видел и слышал. Я перестал ходить на занятия по политинформации. Начал критиковать систему. Естественно, не в открытую, никто не осмеливался говорить о таких вещах во всеуслышание. Люди обсуждали болячки общества в тесном кругу единомышленников. В городе действовали оппозиционные ячейки молодежи, проводившие свои собрания тайком. Я познакомился с их участниками. Так вы нашли Лотара на дне озера Клейварватн?

— Нет, — ответил Эрленд. — Точнее, мы не знаем, кто это.

— Кто просил вас шпионить за вашими товарищами? — вступила в разговор Элинборг. — Кто это был?

— К примеру, Лотар Вайзер, — ответил Ханнес.

— Почему именно он? — настаивала Элинборг. — Вам известно?

— Он вроде как учился в университете, но ничего в действительности не делал, приходил и уходил, когда ему вздумается. Лотар бегло говорил по-исландски, и люди полагали, что он ошивается в университете по прямому заданию партии или молодежной организации, что значило одно и то же. Совершенно точно одной из его задач было следить за студентами и привлекать их к сотрудничеству.

— Какому сотрудничеству? — допытывалась Элинборг.

— Естественно, тут был широкий выбор, — ответил Ханнес. — Если кто-то знал, что его товарищ слушает западные голоса, об этом следовало известить «Союз свободной немецкой молодежи». Если кто-либо говорил, что не хочет идти на разбор завалов или другие «добровольные» работы, требовалось донести об этом куда нужно. Были и более серьезные случаи, как, например, антисоциалистические высказывания. Когда кто-либо не являлся на демонстрацию в День освобождения, это воспринималось как признак оппозиционности, а не просто лень. Так же и в случае, если люди не приходили на совершенно бесполезные собрания «Союза молодежи», чтобы участвовать в прославлении социалистических достижений. За всем этим внимательно следили, и Лотар был одним из тех, кто занимался общественным контролем. Нас подталкивали к стукачеству. Собственно, если кто-то никогда ни на кого не доносил, одно это воспринималось как враждебность.

— Может так быть, что Лотар просил и других исландцев сотрудничать с ним? — поинтересовался Эрленд. — Ведь он мог склонять к доносительству и ваших товарищей?

— Нет никаких сомнений в том, что он именно так и делал, — ответил Ханнес. — Вполне допускаю, что он испробовал свои методы со всеми по очереди.

— И?

— И ничего.

— Предусматривалось ли какое-нибудь специальное вознаграждение за подобное сотрудничество, или все дело было в идейной убежденности, когда речь шла о слежке за близкими? — спросила Элинборг.