Переступая грань

Таня заглянула в карточку.

- Вот что, Тамара Петровна. Так у нас с вами ничего не получится. Кардиограмма приличная, пульс четкий. Что-то случилось?

- Меня уволили.

Слезы хлынули так внезапно, что Таня и Ниночка, медсестра, растерялись. Впрочем, Ниночка тут же опомнилась, накапала корвалолу. Слава Богу, в отличие от вздорожавшего валокордина он пока был доступен.

- Пейте, пейте, выпейте сразу...

- Тридцать лет стажа! - рыдала женщина. - Грамоты, благодарности, премии и... уволили...

Таня с облегчением перевела дух: так вот оно что! Нет органики, ну и ладно. Она дала женщине выплакаться - пусть поплачет, ей станет легче, тем более что в коридоре никто не отсвечивал, - а потом встала, подошла к больной, положила на плечо руку.

- Тамара Петровна, - сказала тихо. - Это горюшко - не горе. Что-нибудь, да найдется. Надо только взять себя в руки. Сегодня в больнице я смотрела одного пациента. Вот где горе-то настоящее.

Оказывается, она все думала о том старике - где-то там, в подсознании, для себя незаметно. Мудрые советы мамы впрок не пошли.

- Кому я нужна, пенсионерка? - всхлипывала женщина.

- Еще как понадобитесь! - обнадежила ее Таня. - Если, конечно, возьмете себя в руки. А вот если решите, что старая и больная, тогда, конечно! Поймите, ничего серьезного у вас нет. Понервничали и расстроились. А ЭХО все-таки сделайте.

- До свидания, доктор. Спасибо!

- Всего доброго. До свидания. Вы тоже идите, Ниночка, у меня тут...

Ничего толкового не придумав, а потому не закончив фразы, Таня уткнулась в бумаги. Ниночка упорхнула, как птичка, улетучилась моментально, и Таня с облегчением спрятала бумаги в стол. "Все! Надо привести себя в порядок". Она вынула зеркальце, попудрилась, подмазала губы помадой, щеточкой с черной тушью провела по ресницам. Эх, жаль, давно нет духов: хорошие не по карману, а дешевка - зачем? "Что он там говорил про мои волосы?" Таня, изогнувшись, умудрилась понюхать длинную прядь. "Подумаешь, - пожала она плечом. - Ничего особенного!" Но она лукавила: волосы в самом деле пахли приятно, и это был их природный запах. К тому же, встав пораньше, Таня вымыла голову ароматным шампунем - тем самым, розовым, чей запах прельстил накануне Женю. "Не придет - так и буду, как дура, ходить с чистыми волосами", - хмыкнула Таня и, посидев еще минут двадцать, решилась наконец выйти из кабинета.

Почему она так робеет? Ну не придет, так и ладно! "Это все, матушка, из-за отсутствия практики, - упрекнула себя Таня. - Когда в последний раз ходила ты на свидание? Уж и не вспомнить..." Таня все замедляла и замедляла шаг, готовя себя к неизбежному: никакого Жени у дверей поликлиники, конечно же, нет.

- Таня! А я все боялся, что вас пропустил! - Он ринулся ей навстречу, старомодно прижал ее руку к губам. - А почему так поздно?

- Больные...

Не могла же она признаться, что сидела в пустом кабинете и тянула время? Он взял из ее рук тяжелую сумку.

- Завтра еду к своим, на дачу, - объяснила Таня.

Женя весь подобрался.

- Свои - это кто?

- Мама и дочка.

Женя остановился и остановил Таню, обнял, не выпуская сумки из рук, прижал к себе.

- Что вы, - шепнула Таня. - Это же мой район, здесь мои больные.

- А разве врачу нельзя целоваться? - пробормотал Женя и тихонечко поцеловал Таню.

Но и от этого осторожного поцелуя поплыло все вокруг. "Что со мной? растерянно подумала Таня. - Ведь нельзя же так, сразу..." Она оторвалась от Жени, быстро пошла вперед. Не спрашивая ни о чем, он догнал ее, взял под руку, и они пошли вместе. Он не смел поверить себе - неужели Таня ведет его домой? - он досадовал на себя, что явился, болван, без цветов, без конфет и шампанского, - но он же не знал ничего! - боялся неосторожным словом или движением остановить Таню, что-то разрушить, и поэтому шел молча, изредка поглядывая на Таню. Но она на него не смотрела и, казалось, о чем-то думала. У подъезда остановилась, вынула ключи из сумочки.

- Вы меня, случайно, не убьете? - как-то слишком серьезно для шутки спросила она.

- Насмотрелись ужастиков? - улыбнулся Женя. - Телевизионщики у нас что-то совсем озверели... Нет, не убью, честное пионерское!

- Тогда входите. Будем пить чай.

Значит, на кухню. Оно и к лучшему: можно не снимать, как это принято в Москве, обувь. Невозможно - в тапочках на свидании!

Женя сидел на табурете и смотрел, как Таня ставит на плиту чайник, режет хлеб, сыр, колбасу. Ладно, он будет покорно пить чай и съест что-нибудь, лишь бы она успокоилась, не нервничала, не боялась его! И вдруг ему показалось, что будет чудовищной, непоправимой ошибкой, если он сейчас же, сию минуту не сделает первого шага. Ведь он мужчина - какой уж там чай!

- Таня! - Женя встал. Его шатало от волнения, у него дрожали руки. Танечка!

Она стремительно повернулась к нему, и он увидел, как вспыхнуло от радости ее лицо.

- Я знаю, что так не принято, - бормотал он, целуя ее волосы, расстегивая одеревеневшими пальцами пуговицы на блузке, - но я не могу, и не надо...