Мне странно, что к любому церковному празднику сегодня нас призывают готовиться гастрономическим путем. Но почему бы не призвать день святых Кирилла и Мефодия — день славянских педагогов — не посвятить общению с детьми? Как бы сын запомнил этот день, о котором отец ему заранее объявил: «Ты знаешь, этот день я в твоей власти. Не полчаса после работы, а весь мой день завтра будет твоим!».
А вот если бы сказать: «Завтра день Космы и Дамиана, святых целителейбессребреников. Братия и сестры, в этот день мы не будем служить всенощное бдение, не будем прославлять этих святых словами. Давайте почтим их память делом. Давайте сегодня вечером пойдём всем приходом в больницу. Станем просто беседовать с пленниками больничных коек»…
Да. Да. Понимаю. Да, неприятностей не оберешься… Нет, это не влияние протестантизма. Это влияние Евангелия[937]. Да, такое может предложить только безумньм и юродивый. Да, знаю, с юродивыми соглашаются только после их смерти…
Печальный вывод напрашивается сам собой: видимо, церковным сознанием пока не ощущается нужда в миссионерах. Нет молитвы вроде: «Святии апостоли, молитеся ко Господу низпослати пастырем нашим ревность проповедания Святаго Евангелия Твоего, умолите Господина жатвы извести делателей на ниву Христову… Господи, яви и сохрани в Православии наших миссионеров, даруй силу словам их…». Раз нет такого ни на отдельных молебнах, ни во вседневных службах — значит, Церковь не молится о миссионерах, не просит их у Господа, а значит, и Господь их не дает.
БЕСЕДА В СЕМИНАРИИ[938]
— Миссионеру противостоит неверие. Но — откуда оно? Какие бывают неверия?
— Прежде всего надо помнить, что бывает неверие от Бога.
Как некогда Он ожесточил сердце фараона. Как некогда не дал Он благодатного просветления распинателям Христа, которые оттого и не ведали, что творят. Если вера — следствие благодати, то, значит неверие — следствие того, что Господь не протянул Свое действие именно к этому сердцу.
Кроме того, если вера христианская — благодатная, значит, в ней есть нечто, что не может быть произведено в человеческом мире и человеческими усилиями.
Поэтому невер не виноват перед нами. Он может быть даже невиновен в своем неверии перед Богом. У Бога может быть Свой замысел об этом невере. И благодать ждет этого человека на другом, не-сегодняшнем повороте его жизненного пути. И поэтому миссионер, потерпевший неудачу в беседе с таким невером, свое недоумение должен обращать к Небу, а не выливать его с раздражением на того, кто не подпал под обаяние его проповеди.
Именно так я утешаю себя, когда вижу светлого, умного и честного человека, который просто не осознает, не чувствует
Есть неверие на грани нравственной вменяемости. Человек знает, что его мировоззрение больно, что его уклад жизни несовершенен. Он знает, что христианская перестройка потребует от него рывка, сверхусилия. Он не верит не в христианство, а в себя. Он боится, что рывок разрушит его пусть и болезненный, но все же устоявшийся и обжитой «гомеостаз» (у системно и хронически больных людей свой гомеостаз — своя привычка организма все же работать в сложившихся условиях: попытка лечить одну из болячек может обрушить всю систему; например, при слабом давлении и изношенных сосудах прием средств, повышающих давление, приведет к разрушению кровеносной системы и инсульту).
А бывают греховные неверия.
Бывает неверие от гордыни: «Я не допущу, чтоб надо мной кто-то был!».
Бывает неверие от греховного отупения. Человек настолько отождествил себя с плотскими мелким «радостями», что и сам себя с гордостью именует — «самец!». Тут кстати слова Иосифа Бродского:
Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье — слепота. Но чаще — свинство.