Перестройка

— Ты что там, оглох? Братик-то твой опять на бровях потепал. — Внутри была тревожная тишина. — Иван, ты где?! — И тут сосед, под тусклым светом гаражных фонарей, увидел лежащего возле машины Матыцина. Маленькая струйка крови, паруя, вытекала из его спины.

Константинович, схватив довольно большое тело Ивана, вытащил из гаража и поволок к центральному входу.

— Ну, вы даете, чтобы так, да почти с утра, — проговорил один из водителей проезжавшей мимо машины.

— Стой! — заорал Иван Константинович, — ножом его полосонули, нужно в «скорую»!

— А я думал — дернули с утра, — говорил водитель, когда Матыцина уложили на заднее сиденье, — сейчас доставим, тут рядом, а может, он уже труп?

— Нет, стонал, давай, жми!

Записав номер машины, которая привезла раненого, врачи отпустили всех, а Матыцина увезли во внутрь. Но Константинович не ушел, он все сидел и сидел, пока не вышел дежурный хирург.

— Все в порядке, немного задето легкое, но все уже позади, можете спокойно идти домой.

«Брат брата! Какой ужас! До чего мы дожили», — подумал сосед по гаражу.

Глава тридцать первая

Владимир Яковлевич стоял у своего строящегося дома и думал: «Осталось не так и много. Главное, крыша уже есть, впереди плотницкие работы: двери, окна, стекла, отделка внутри, электропроводка, отопление, — не мало. Потом надо ехать в Красноярск, решать с детьми Людмилы, хотя они уже и взрослые, но присмотр необходим. Да и что я о них знаю? Почти ничего. Иван — тот совсем самостоятельный. Наверно, ему уже больше двадцати пяти. Настя, сколько же Насте? Помню совсем малышкой. А Виктор? Тот вообще под стол пешком ходил. Да, если бы не Андрей, не осилить бы мне этой стройки. Откуда же он деньги взял?

— Так что, отец, решаем: вначале плотницкие работы или отделка, отопление? — вывел его из задумчивости сын Яков.

— Вот думаю, где Надежда?

— Пошла в магазин, хлеб-то привозят в двенадцать.

— Слушай, как у нее там с этим, как его?

— Василием? Никак, не любит она его. А он все не отстает.

— Как у вас все это просто: любила — разлюбила. Я вот еще про детей Людмилы думал. Забирать их надобно. Насчет Ивана — не знаю, пусть сам решает, а вот остальных двоих — факт, надо забирать.

— А где жить-то будем? Дом, вроде бы, и большой, а если подумать: вы, двое, я, вот только из-за жилья и не женюсь, Надежда, да тех двое, каждому хотя бы комнатку надобно.

— Ну не бросить же их там? Уж кому, как не мне, им помочь.

— А вот и Надежда идет. А насчет племянников — надо им сначала предложить наш вариант, — пусть сами решают.

— Здравствуй, папка, как ты доехал? Уволился? Как мамка?

— Ты прямо как с луны свалилась. «Как-как»! Не знаешь, как сейчас в поезде. А уволиться — уволился, теперь вот тут пропадать буду. Мамка пусть пока там живет. Надо тут, хотя бы, одну комнату доделывать, проводить свет, а будет свет, можно сказать, что жить можно. Сюда и все вещи переправить, сосредоточить пока в одной из комнат. Вот тебе и ответ, Яков, с чего начинать. Пойдемте в дом, будем решать, что делать. Еще почти четыре месяца до холодов.

Зашли в дом. Через дверные и оконные проемы свистел ветер.

— Может, сначала покушаем? Мы с Яковом проголодались, а потом и начнем. Пойдемте в подвал, там хоть ветер не гуляет, да и стол там. — Спустились вниз. — Может, с подвала и начнем? Тут работы поменьше, да и зимой теплее будет. Можно поставить времянку — печку, жили же люди тысячелетия без газа.

— За меня, папка, не переживай, я в общежитии, вот Яков тут.

— А чего: «тут», — и я пока могу жить в общежитии, хотя и закончил учебу, а там еще надо мной армия висит, вдруг призовут.

— Получается, что нам с матерью вдвоем и жить тут придется? Ладно, давай, Надежда, готовь, что бог послал, а, заодно, решим следующее: у меня есть семь миллионов, проводим свет — раз, делаем плотницкие работы — два, ну и жить на что-то надо — три. По-моему, пока все — приехали, большего нам не потянуть. Остальное: печка, свечка и уздечка, — как говорили в старину. Из подножных материалов делать надобно.

— Неужели так много для этого надо? — спросила Надежда. — Слышали: тех, кто разделался с местными буржуйчиками в игорном доме, поймали, троих.

— Не слышали... А дорого? Так, посчитай, каждая дверь «пол-лимона», окно тоже, может еще и не хватить. Надежда, ты, когда в общежитии была?

— Уже почти месяц прошел, как мы с Яковом тут прозябаем, видишь, как загорели. А сделали сколько! Весь фронтон выложили, трубы закончили, остались перегородки. Кирпич есть, раствор — тоже, чего мыкаться туда-сюда. У нас тут все есть. Видишь, что-то наподобие кровати. Вот печка, рядом — посуда, прямо как туристы.

— Да я не за то, просто, на твой адрес все письма идут, может, письмо, телеграмма, еще что.

— И от кого же? Обе Оксаны уехали, Андрей не появлялся, Егор, по-моему, тоже туда уехал, ты вот рядом, мамка, а кто еще?

— Меня Красноярск волнует, из-за матери. Не смог я тогда к ним съездить, как они там одни? По сути, из них никто еще толком не определился.

— Папка, а как это получилось, что ты был старшим в семье, а у тети Люды дети старше нас? Вот Иван, например.