Перестройка

— Так что случилось-то?

— Вот вся почта ваша!

Оксана взяла газеты, письма и телеграммы и унесла на кухню. Разложили на столе, стали читать.

— Бедный Виктор Иванович, — сказала Оксана — какой был здоровяк, и на тебе.

— Что ж, пережить такую войну, да и жизнь-то была не сладкой.

— Я представляю, как они ждали Ивана!

— Оксана, я без твоего согласия дал ответ по указанному обратному адресу о том, что ты в Воронеже, а Иван в госпитале. Так они хотя бы успокоятся. А дальше решай, как знаешь. Адрес свой я тоже указал.

— Надо запретить им выезжать сюда категорически, иначе может кто-нибудь нагрянуть!

— Завтра сходите на почту и дайте еще одну телеграмму, сейчас уже все закрыто. Мы еле упросили на центральном телеграфе открыть дверь. Война — есть война.

В это время ожесточенные бои шли в районе моста через Днестр, у села Парканы. С рассветом был подожжен Промкомбинат. Начался обстрел здания Горисполкома города Бендеры, узла связи, подстанции у завода Молдавкабель. обстрел города велся минометами со стороны села Липканы. Одна из мин попала в склад ГСМ ракетной бригады, где служил до 1987 года Иван Исаев, в результате мощного взрыва погибло много российских солдат.

В воскресенье, 21 июня, ожесточенные бои за город продолжались. Город был переполнен снайперами, многие из них были молодыми женщинами из Эстонии. На территории инженерно-саперной части прогремел мощный взрыв. Это был террористический акт представителя нового Министра Внутренних дел А.Плугару, заявившего: «Мы будем оказывать всякую помощь набирающему силу национальному движению Молдовы». В результате взрыва погибло 28 российских солдат. Самолеты Молдовы МИГ-29 бомбили город Бендеры.

Шла необъявленная, никому за пределами Молдовы неизвестная война против славянских народов.

Глава сорок девятая

Никто не знал и не ведал среди окружавших Ивана Исаева людей, что именно в марте, почувствовав недоброе, отец его Егор вызвал через почтовых голубей своего фронтового друга Виктора и сына Ивана. Тогда Иван не знал, что Егор — его отец. И вот так сложилось, что ровно сорок шесть лет спустя, все так же в марте, сам Иван Исаев оказался на грани жизни и смерти. Никто, конечно, не знал, что Егор Исаев прожил после марта еще целых шесть месяцев и умер в конце сентября. Тут судьба распорядилась по-другому. Иван, не приходя в сознание, прожил еще четыре месяца. Вначале теплилась надежда, и Оксана не отходила от него две недели. Потом Силины все же уговорили ее ехать в Воронеж, заселять квартиру, получать контейнер, прописываться, устраивать детей. И Оксана уехала.

Пенсионные деньги Ивана были так же переведены в Воронеж, и тут хлопот было не мало. Силины оказались настоящими преданными друзьями и воспринимали горе Оксаны и ее детей, как свое. Если бы не они — было бы очень плохо. Очень сильно помогал своей новой матери Андрейка. Он долго не мог называть ее «мамой», но однажды, когда Оксана возвратилась из Воронежа, совсем пала духом и горько плакала, закрывшись в квартире Силиных на кухне, Андрейке так стало жалко ее, что он прижался к рыдающей женщине и, сам еле сдерживаясь, начал успокаивать, не замечая, что называет ее матерью:

— Ну, успокойся же, мамочка, может, папка и не умрет. Он сильный, одолеет, не плач только, а то Оксана вон уже извелась, и Егорка заикаться сильнее стал. Не плач, мамка, не надо, проживем. Вот на нас с Оксаной пенсию получать будем, выживем.

— Ты еще маленький, не понимаешь, а мне врач сказал, да я и сама знаю, что дальше воспаление легких пойдет, а там и конец близок, — почти причитая, говорила Оксана, — а вы не беспокойтесь, проживем как-нибудь, в Воронеже я вас уже всех прописала, там наши вещи в квартире навалом правда лежат. Надо бы кому-нибудь туда все же ехать и жить, но кто поедет — некому.

И все-таки опять выручили Силины. Нина Сергеевна взяла отпуск и увезла в Воронеж Андрейку и Оксану. Оттуда позвонила, что все в порядке, на детей начали поступать пенсионные деньги.

Силин без конца был в части, и все заботы по дому взяла на себя Варвара. «Варенька», — так звали ее все, — оказалась очень толковой и трудолюбивой девочкой. Готовила, стирала и, не смотря на это, училась на «хорошо» и «отлично». Оксану уже не пускали в госпиталь, понимая всю бесполезность ее пребывания там, но она все ходила и ходила.

Все ждали развязки, но когда в одно обыкновенное августовское утро, около восьми часов, позвонили из госпиталя и сказали, что майор Исаев скончался в два часа ночи — это было как гром среди ясного неба. Силин, готовившийся ехать на работу, вывел Оксану в коридор и строго, почти в приказной форме, сказал:

— Все мы любили Ивана, один Бог знает, как, но я приказываю тебе: ради детей, ради Егорки, возьми себя в руки, не смей голосить, реветь по-бабьи, не смей! Пусть дети пока не знают. Давай лучше решать, где хоронить будем?

— Ваня, Ванечка, золото мое! — запричитала Оксана.

— Я кому сказал! Замолчи сейчас же!

Оксана затихла.

— Я спрашиваю, где хоронить будем?

— Иван просил: у березок, рядом с родителями его.