Перестройка

На самом деле тема оказалась чрезвычайно простой и даже мизерабельной – отсюда они везли в Южку, как называли между собой Югославию, различный ширпотреб и нелегально продавали его там на стихийных барахолках. Фокус заключался в том, что местные цены уже были рыночными, а динар – фактически свободно конвертируемой валютой, в то время как в СССР цены всё ещё оставались государственно регулируемыми. Так, например, обычные лезвия «Нева» стоили в Москве 30 копеек, а продавались на рынке в Белграде за 1 динар, что равнялось 0.66 доллара США или по курсу 16,5 рублей – разница в 55 раз!

Однако знать тему и быть в теме – две большие разницы, как говорят в Одессе! Имелась масса подводных камней. И главная проблема – попасть в Южку. Дело в том, что из СССР невозможно было выехать просто так – существовали выездные визы. Советскому человеку требовались веские основания, чтобы выехать за границу!

Ромка поставил себе цель во что бы то ни стало вырваться за пределы железного занавеса. И дело было даже не в огромных деньгах, которые зарабатывали ребята. Дело было в той невероятной степени свободы, которую эти деньги давали! Попасть за границу, увидеть другие страны, посмотреть, как живут люди за пределами огромного концлагеря под названием СССР, было его мечтой с детства!

В эту закрытую тусовку не принимали чужих. Да и своих не принимали – больше народа, меньше кислорода! То есть денег. Конкуренцию никто не отменял. Даже Юра, которого он считал старшим другом, хоть и был не против на словах, но ничего не делал, чтобы взять Ромку с собой. И только Гарька, простая благородная душа, обещал, что в следующий раз они полетят вместе – он сделает ему официальное приглашение! Ромка верил и не отходил ни на шаг.

Нет, они по-настоящему подружились. Гарька был очень искренним, открытым и бесшабашным, широкая и щедрая душа – что ещё нужно в юности, чтобы заслужить верную дружбу! Ромку подкупали эти качества, его самого отличали искренность и верность – он готов был за Гарьку в огонь и в воду! Но первопричиной отношений, в которой он, может быть, и себе не хотел сознаться, всё-таки служило стремление Ромки оказаться в теме, вырваться из советской действительности в яркий и фантастический западный мир, каковым он тогда представлялся.

Это отнюдь не предполагало позицию нахлебника. У него были свои деньги, и они в равных долях закупали товар для будущей поездки. Другое дело, что Гарька не нуждался в напарниках, он вполне мог летать с братом, да с кем угодно ещё из уже сложившейся компании. Но он предпочёл взять и натаскать новенького, просто потому, что Ромка ему нравился. Им было хорошо вместе.

Поездка то и дело откладывалась. В основном по причине Гарькиного разгильдяйства и загулов. Очередной случился, когда тот проводил брата и остался с мерином под жопой. Большое искушение!

Они несутся по Ленинскому под двести! Гарька за рулём, Носков справа, Ромка сзади. Все слегка выпивши. В салоне громкая музыка и состояние эйфории. Тем неожиданнее трель милицейского свистка, которую едва слышно из-за музыки. Гарька даже не ведёт бровью и не сбавляет скорость. В зеркале заднего вида уже едва различима растерянная фигурка постового с полосатой палкой, которой он смешно и отчаянно машет, словно она чем-то может помочь. Через два перекрёстка очередной постовой заранее выбегает на проезжую часть, рискуя быть сбитым этим мощным железным конём. Гарька бьёт по тормозам, тяжёлую машину несёт по мокрой дороге, но они всё же останавливаются метрах в пятидесяти за постовым. Тот подбегает, тяжело дыша, после пережитого стресса. Медленно опускается тонированное стекло, из салона в лицо гаишнику смотрят два чёрных ствола. Вокруг темно, громко играет музыка, зарплата безоружного милиционера составляет шесть долларов в месяц, которые эти ублюдки в мерседесе сейчас пропьют за вечер. Гаишник не робкого десятка, но силы явно не равны, поэтому он круто разворачивается, зло плюёт на мокрый жирный асфальт и возвращается на освещённый перекрёсток, матеря про себя беззубую власть и этих то ли бандитов, то ли чьих-то сынков. А в рацию грубо отвечает старшему смены: «Сам задерживай этих козлов, там полна машина стволов!» Пожилой дежурный, такой же безоружный, как и вся советская милиция, сначала хочет взорваться на подчинённого, потом думает объявить план «Перехват», потом вспоминает про долгие разбирательства, зыбкие основания и строгую отчётность, а больше про скорую пенсию и устало произносит в рацию: «Ладно, Валиев, померещилось, небось, в темноте-то. Давай там поаккуратнее. Да номер в рапорте укажи. Разберёмся!» Все понимают, что никто разбираться не станет, подобных случаев всё больше и больше, а начальство только бубнит в ответ: «Авторитет советского милиционера должен действовать безотказнее табельного оружия! У нас же не Дикий Запад!» Вот вас бы самих на улицу ночью!

Мерседес тем временем подруливает к ЦК-шным домам на улице Удальцова, и компания со смехом вываливается из машины.