Читаем Пересмешник полностью

Споффорт мгновение смотрел на мэра, гадая, какой отрезок времени может помнить такой человек. Вероятно, не больше синего.

– Где лестница? – спросил он.

– Назад до конца и направо, – ответил мэр. Затем порылся в кармане рубашки, достал косячок и задумчиво сжал в коротких пальцах. – Уж сколько я пытался починить этот лифт. Но вы же знаете, какие эти роботы…

– Да, – ответил Споффорт, направляясь к лестнице. – Я знаю, какие роботы.

Панель реестра представляла собой потускневший металлический ящик размером с человеческую голову, снабженный тумблером и микрофоном. Перед ней стоял металлический стул. Больше ничего в комнате не было.

Споффорт поставил тумблер на зеленую отметку «вкл.», и задорный юношеский голос произнес:

– Реестр народонаселения мира.

Почему-то эта последняя накладка взбесила Споффорта.

– Ты должен был быть реестром Северной Америки. Мне не нужно население всего чертова мира.

Голос тут же отозвался весело:

– Население всего чертова мира составляет девятнадцать миллионов четыреста тридцать тысяч семьсот шестьдесят девять человек по данным на двенадцать часов по стандартному гринвичскому времени. По континентам, в алфавитном порядке: Австралия эвакуирована, население ноль. Азия примерно четыре с половиной миллиона человек, девяносто семь процентов интернат-обученных, остальные по большей части в учреждениях. Африка примерно три миллиона, девяносто три процента интернат-обученных, четыре процента асоциальных элементов, остальные в учреждениях. Европа практически эвакуирована…

– Заткнись! – крикнул Споффорт. – Я не хочу этого знать. Меня интересует конкретный человек в Северной Америке. Один человек.

Голос перебил его:

– О’кей, о’кей. Чертово население Северной Америки составляет два миллиона сто семьдесят три тысячи двенадцать человек, девяносто два процента интернат-обученных…

– Меня это не интересует, – сказал Споффорт.

Он когда-то имел дело с такого рода компьютерами. Их создали задолго до него. В ту давнюю эпоху модно было давать машинам личность: тогда как раз появился метод случайного программирования. Одно, правда, было Споффорту непонятно, и он спросил:

– Почему ты говоришь «чертов»?

– Потому что вы так сказали, – дружелюбно ответил голос. – Я запрограммирован отвечать в стиле собеседника. Я интеллект Дэ – семьсот семьдесят три и обладаю запрограммированной личностью.

Споффорт чуть не рассмеялся.

– Как давно тебя сделали? – спросил он.

– Меня запрограммировали четыреста девяносто чертовых желтых тому назад. В годах – двести сорок пять лет.

– Перестань говорить «чертов», – сказал Споффорт и добавил: – У тебя есть имя?

– Нет.

– Испытываешь ли ты чувства?

– Повторите вопрос.

– Ты сказал, у тебя есть личность. Есть ли у тебя эмоции?

– Нет. Слава богу, нет, – ответил компьютер.

Споффорт устало улыбнулся:

– Бывает ли тебе скучно?

– Нет.

– Ладно, – сказал Споффорт. – А теперь выслушай мой вопрос и ответь именно на него, без этих твоих штучек.

Он оглядел пустое помещение, отметил плесень на пластиковых стенах, просевший потолок.

– Мне нужна доступная статистика по женщине, Мэри Лу Борн, из интерната Западного Нью-Мексико. Ей сейчас около тридцати лет. Шестидесяти желтых.

Компьютер начал отвечать сразу, более механическим тоном, без прежней игривости:

– Мэри Лу Борн. Вес при рождении семь фунтов четыре унции. Группа крови седьмая. Код ДНК альфа дельта девять ноль ноль шесть три семь четыре восемь. Высокая генетическая неопределенность. Кандидат на уничтожение при рождении. Уничтожение не произведено. Причины неизвестны. Левша. Интеллект тридцать четыре. Зрение…

– Повтори интеллект, – сказал Споффорт.

– Тридцать четыре, сэр.

– По шкале Чарльза?

– Да, сэр. Тридцать четыре по шкале Чарльза.

Это было удивительно. Споффорт никогда не слышал о таких умных людях. Почему ее не уничтожили до полового созревания? Наверное, потому же, почему брюки в Сент-Луисе были без молний: поломка системы.

– Скажи мне, когда ее стерилизовали и когда выпустили из интерната?

Последовало долгое молчание, как будто компьютер смутился. Наконец голос произнес:

– У меня нет данных о стерилизации или дополнительном контроле рождаемости посредством сопоров. У меня нет данных о выпуске из интерната.

– Так я и думал, – мрачно проговорил Споффорт. – Поищи у себя в памяти. Есть ли у тебя данные еще по какой-нибудь женщине в Северной Америке без стерилизации, контроля рождаемости и выпуска из интерната? Не важно, для рабочих или для лиц умственного труда.

Минуту компьютер молчал, производя поиск, затем ответил:

– Нет.

– Как насчет остального мира? – спросил Споффорт. – Что в китайских интернатах?

– Я могу позвонить в Пекин, – ответил голос.

– Не трудись, – сказал Споффорт. – Не хочу об этом думать.

Он переставил тумблер на красную отметку «выкл.», отправив реестр мирового народонаселения в то неведомое, где пребывала, не скучая, его болтливая личность, когда от нее не требовали ответов на вопросы.

* * *

На первом этаже мэр Нью-Йорка, улыбаясь, дремал в пластмассовом кресле. Споффорт не стал его беспокоить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-бестселлер

Нежность волков
Нежность волков

Впервые на русском — дебютный роман, ставший лауреатом нескольких престижных наград (в том числе премии Costa — бывшей Уитбредовской). Роман, поразивший читателей по обе стороны Атлантики достоверностью и глубиной описаний канадской природы и ушедшего быта, притом что автор, английская сценаристка, никогда не покидала пределов Британии, страдая агорафобией. Роман, переведенный на 23 языка и ставший бестселлером во многих странах мира.Крохотный городок Дав-Ривер, стоящий на одноименной («Голубиной») реке, потрясен убийством француза-охотника Лорана Жаме; в то же время пропадает один из его немногих друзей, семнадцатилетний Фрэнсис. По следам Фрэнсиса отправляется группа дознавателей из ближайшей фактории пушной Компании Гудзонова залива, а затем и его мать. Любовь ее окажется сильней и крепчающих морозов, и людской жестокости, и страха перед неведомым.

Стеф Пенни

Современная русская и зарубежная проза
Никто не выживет в одиночку
Никто не выживет в одиночку

Летний римский вечер. На террасе ресторана мужчина и женщина. Их связывает многое: любовь, всепоглощающее ощущение счастья, дом, маленькие сыновья, которым нужны они оба. Их многое разделяет: раздражение, длинный список взаимных упреков, глухая ненависть. Они развелись несколько недель назад. Угли семейного костра еще дымятся.Маргарет Мадзантини в своей новой книге «Никто не выживет в одиночку», мгновенно ставшей бестселлером, блестяще воссоздает сценарий извечной трагедии любви и нелюбви. Перед нами обычная история обычных мужчины и женщины. Но в чем они ошиблись? В чем причина болезни? И возможно ли возрождение?..«И опять все сначала. Именно так складываются отношения в семье, говорит Маргарет Мадзантини о своем следующем романе, где все неподдельно: откровенность, желчь, грубость. Потому что ей хотелось бы задеть читателей за живое».GraziaСемейный кризис, описанный с фотографической точностью.La Stampa«Точный, гиперреалистический портрет семейной пары».Il Messaggero

Маргарет Мадзантини

Современные любовные романы / Романы
Когда бог был кроликом
Когда бог был кроликом

Впервые на русском — самый трогательный литературный дебют последних лет, завораживающая, полная хрупкой красоты история о детстве и взрослении, о любви и дружбе во всех мыслимых формах, о тихом героизме перед лицом трагедии. Не зря Сару Уинман уже прозвали «английским Джоном Ирвингом», а этот ее роман сравнивали с «Отелем Нью-Гэмпшир». Роман о девочке Элли и ее брате Джо, об их родителях и ее подруге Дженни Пенни, о постояльцах, приезжающих в отель, затерянный в живописной глуши Уэльса, и становящихся членами семьи, о пределах необходимой самообороны и о кролике по кличке бог. Действие этой уникальной семейной хроники охватывает несколько десятилетий, и под занавес Элли вспоминает о том, что ушло: «О свидетеле моей души, о своей детской тени, о тех временах, когда мечты были маленькими и исполнимыми. Когда конфеты стоили пенни, а бог был кроликом».

Сара Уинман

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Самая прекрасная земля на свете
Самая прекрасная земля на свете

Впервые на русском — самый ошеломляющий дебют в современной британской литературе, самая трогательная и бескомпромиссно оригинальная книга нового века. В этом романе находят отзвуки и недавнего бестселлера Эммы Донохью «Комната» из «букеровского» шорт-листа, и такой нестареющей классики, как «Убить пересмешника» Харпер Ли, и даже «Осиной Фабрики» Иэна Бэнкса. Но с кем бы Грейс Макклин ни сравнивали, ее ни с кем не спутаешь.Итак, познакомьтесь с Джудит Макферсон. Ей десять лет. Она живет с отцом. Отец работает на заводе, а в свободное от работы время проповедует, с помощью Джудит, истинную веру: настали Последние Дни, скоро Армагеддон, и спасутся не все. В комнате у Джудит есть другой мир, сделанный из вещей, которые больше никому не нужны; с потолка на коротких веревочках свисают планеты и звезды, на веревочках подлиннее — Солнце и Луна, на самых длинных — облака и самолеты. Это самая прекрасная земля на свете, текущая молоком и медом, краса всех земель. Но в школе над Джудит издеваются, и однажды она устраивает в своей Красе Земель снегопад; а проснувшись утром, видит, что все вокруг и вправду замело и школа закрыта. Постепенно Джудит уверяется, что может творить чудеса; это подтверждает и звучащий в Красе Земель голос. Но каждое новое чудо не решает проблемы, а порождает новые…

Грейс Макклин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги