Пересмешник

Особняк Алисии на улице Желтых топазов оказался старым зданием начала прошлого века. Серая каменная глыба высилась среди серебристых, уже голых рябин. Светилось лишь маленькое окошко под самой крышей.

Она заметила мой взгляд, когда я помогал ей выйти из коляски и, запахнув накинутую на обнаженные плечи теплую шаль, пояснила:

— Мою старую экономку, как всегда, мучает бессонница.

— Большой дом, — мы подошли к воротам.

— С тех пор, как отца не стало, здесь мало кто бывает. Слуг я почти не держу, и особняк приходит в запустение.

— Соболезную вашей утрате. Надеюсь, его огонь будет гореть вечно.

Она грустно улыбнулась и взялась рукой за один из прутьев калитки:

— Мой отец был человеком, чэр.

Со времен Всеединого среди лучэров все так перепуталось, что даже мы не всегда можем узнать полукровок. Таких, как Алисия или я. Алые и янтарные глаза — старая кровь, истинные лучэры, имеющие Облики и Атрибуты, но и те, у кого глаза серые и индиго, не обязательно имеют в своей родословной человеческих предков. О том, что лучэр был в связи с человеком, говорят лишь черные глаза, а с нами, средними, как называют тех, у кого глаза цвета пепла, синей сливы или изумрудной зелени — вечная путаница.

Пойди разберись. Особенно с первого раза.

— Это не важно. Как говорили мои предки — огонь горит вне зависимости от того, кто ты — лучэр, человек или мяурр. Ведь пламя не над надгробной плитой, а в сердце.

— Спасибо, — сказала она.

— За что, любезная чэра?

— За ваши слова. Вы хороший чэр. Я бы не хотела, чтобы вас убили на глупой дуэли.

— Этого не случится, — уверил я ее, хотя сам такой уверенности не ощущал.

Возможно, иногда я становлюсь легкомысленным, но вполне осознаю угрозу. Если неизбежное все-таки произойдет, то капитан — не клерк и не кочегар с парохода. Он знает, с какой стороны следует заряжать пистолет.

Она заглянула мне в глаза и с удивлением сказала:

— Это правда, то, что о вас говорят.

— И что же?

— Вы не боитесь умереть.

Я невесело рассмеялся:

— Все боятся умереть, чэра. Даже те, кто уже мертв. Любое разумное существо должно любить и ценить жизнь, иначе оно перестает быть разумным.

— Я буду волноваться за вас.

— Польщен. Обещаю вам, что сделаю все возможное, чтобы избежать неприятностей. Надеюсь, это не последняя наша встреча.

— И я надеюсь, — она протянула руку для поцелуя. — Доброй ночи, чэр эр’Картиа.

— Доброй ночи, чэра эр’Рашэ.

Я смотрел, как она идет по каменной дорожке к двери, отпирает ее ключом и, бросив на меня последний взгляд, скрывается в доме.

— Ну, а теперь мог бы мне кто-нибудь объяснить, что за тьма здесь происходит, и о какой дуэли вы говорили?! — раздался ядовитый голос Стэфана.

— Ты не бережешь свои ноги. Шататься пешком, когда коляска Катарины была в твоем распоряжении — глупость. Шататься пешком ночью — еще большая глупость. Шататься, когда все ловят этого убийцу — просто идиотизм.

— Еще замечания будут? — с живым интересом спросил я, прикидывая про себя, сколько примерно осталось идти до улицы, с которой я могу повернуть в сторону кладбища Невинных душ.

С догадками были большие проблемы, видимость тоже была плохой, и приходилось лишь надеяться, что я не пропустил нужный поворот — эта часть Олла изменилась до неузнаваемости. Высокие дома, бесчисленное количество переулков и лестниц ведущих то вверх, то вниз. Местность возле моря была почти такой же неровной, как в Каскадах и Холмах.

От воды быстро поднимался густой туман, выползал на улицы, затекал в переулки, обволакивал древние парки, укрывал старые кладбища и захватывал квартал за кварталом, с каждой минутой становясь выше и плотнее.

Электричества, несмотря на то, что пикли производят его в неимоверных количествах, все же не хватает для того, чтобы осветить весь Рапгар — основное уходит на заводы, фабрики, трамвайную ветку, университеты, правительственные учреждения, дорогие рестораны, банки и дома богатых граждан. Все оставшееся, а это жалкие крохи, раскидывают по центральным улицам самых важных районов Рапгара — Сердца, Небес, Кайлин-ката и Золотых полей. Остальным приходится довольствоваться газом, маслом или химической дрянью, что течет по подземным трубам из лабораторий тропаелл.

Впрочем, от уличных фонарей сейчас не было никакого проку — их слабый свет едва пробивался сквозь туман, совершенно не освещая улиц.

— Не будет больше никаких замечаний, — буркнул Стэфан. — Я уже все сказал вам обоим.

Это точно. Его брюзжание и нравоучения после того, как он узнал о том, что произошло у Катарины, оказались просто невыносимым испытанием. Меня он облил едкой желчью по самые поля шляпы, а Анхель сказал, что с ней меня нельзя отпускать даже на минуту, потому что подобным образом могут опростоволоситься лишь безответственные существа, а не опытные амнисы, которым поручено защищать хозяина.