Перешагни бездну

Сердце ее как-то тревожно замерло, а в памяти возникло, словно в туманной дымке, лицо энергичное и в то же время добродушное, с преданной, восторженной улыбкой. Тотчас смутное видение растаяло.

Минутное воспоминание. Минутная слабость! Все это прошло давным-давно. Сколько минуло лет? Наверное, десять. И ворошить прошлое. Слабость? Но она не даст играть на ее слабостях господам рябушинским, детердингам, рокфеллерам. Та-та-та! Не на таковскую напали. Прав милый Кастанье. Надо держать ухо востро.

Величественный, похожий на алтарь готического собора, бар черного драгоценного дерева весь в бронзе и хрустале был отгорожен от них плотной стенкой фраков, смокингов, накрахмаленных пластронов.

Какой-то явно левантийского типа брюнет оттер мадемуазель Люси от сэра Генри и выпалил ей в лицо:

— А, ханум эмирша! Дорогая! Очень приятно, красавица! Слыхали, слыхали. Оч-чень сочувствуем!

Мадемуазель Люси беспомощно таращила свои кукольные глазки, поглядывая на разинутую пасть, полную золотых зубов, не понимая, что нужно этому шумливому, нагловатому человеку.

— Вступайте, ханум, в синдикат, — шумел брюнет. — Какой синдикат, спрашиваешь? Э, синдикат называется «Эксплуатация освобожденных российских территорий». Золото добывать, железо добывать, нефть качать называется. Вступай, ханум, в синдикат: в твоей Бухаре золота много. Синдикату помогай! Синдикату все хотят помогать, ха-ха! Франция! Англия! Италия! Всем золото надо. Все друг другу глотку кусают.

— Ты что тут, Садатирашвили, шумишь, кричишь, — загомонил другой левантинец. — Синдикат твой, пуфф! Сейчас твой синдикат Рокфеллер с Детердингом слопают вместе с Бухарой. Сиди в духане, Садатирашвили, шашлык кушай! Брось красавице голову морочить!

— Не выдумывайте, кацо!

— Чего выдумывать, Садатирашвили! Наши хозяева кавказскую нефть и донецкий уголь не поделили. А тут еще немцы лезут. А все равно англичане в Бухару никого не пустят. И нечего тебе красавицу эмиршу обхаживать. Не дадут ее тебе!

Чем кончился спор, Люси не слышала. Рябушинский подхватил ее под локоть и увлек к бару. Но пробиться к стойке оказалось невозможно. Фраки, сюртуки, смокинги по-прежнему загораживали ее. Одни были новенькие, другие порядочно подержанные. У многих пластроны и манжеты выглядели не слишком свежими. На швах костюмов суконце побелело. Обувь порыжела.

— Уйдем отсюда, — жеманно проворковала мадемуазель Люси. У нее и взаправду разболелась голова.

Рябушинский, делая кому-то знаки, энергично вытянул Люси из толпы и довольно бесцеремонно втолкнул ее в отдельную гостиную.

Здесь оказалось неожиданно тихо и уютно. Навстречу не спеша поднялся тот самый англичанин, лицо которого напоминало морду собаки породы «боксер». Рябушинский представил его:

— Мистер Эбенезер Гипп — служащий англо-индийского департамента. Знаток Востока. Отлично знает Бухару.

— Рад. Имею честь быть знакомым лично с их высочеством эмиром. Рад возможности побеседовать с вами.

Принесли ужин. Несмотря на расстройства и волнения, Люси отдала должное и рыбе, и жаркому.

— И вы, мадемуазель, знаете Чуян-тепа? Самарканд? Бухару? — поинтересовался мистер Гипп.

— О, Шуян-тепа! О, прошедшие дни! Мои воспоминания! Моя дочь!

Гипп держался сухо и настороженно.

— И вы лично бывали в Бухаре и Самарканде? Это же далеко, это Азия!

— Ба! Ужасные события. Я жертва невероятных обстоятельств. Тогда чернь сожгла Бухару. Пришли красные. Мой муж эмир бежал в… о эти тартарские названия… в Кер-ми-не. Там опять началась война. Стреляли. Меня спас один комиссар. Большой, такой кудрявый, мужественный. Он, красивый и жестокий, увез меня. Что я могла, слабая женщина? Всюду дикие люди, опасности, малютка дочь. Ужас! Но с нами поступили великодушно. Комиссар был груб, но мил… С ним мы уехали в Самарканд. Очень живописный город.

— А что за история с дочерью эмира бухарского?

— Мой бог, я потеряла мою девочку, такую розовенькую, такую золотоволосую, с таким голубым бантом, о!

— Значит, была девочка? Вы ее потеряли? Где? — упорствовал мистер Гипп.

— Девочка, моя дочь, Моника. Я потеряла ее в Шуян-тепа.

— Она от Сеида Алимхана?

— Прелестный ребенок. Голубые глазки.

— Простите. В котором году родилась девочка?

— В году? Такая хорошенькая. Красные офицеры и комиссары — они не лишены чувства — баловали девочку.

— Прошу, припомните дату рождения.

— О, это было давно. Я была молода и неопытна. Меня продали. Да, да. Продали в гарем, в Бухару.

— Итак, ее отец эмир.

— Увы. Мой бедный ребенок, моя девочка…

— Итак. Кто похитил вашу дочь? Они забрали и ваше имущество?

— Мой комиссар уехал в горы и не вернулся. Я не могла ть в неизвестности. Через Шуян-тепа проезжал один красный офицер, очень симпатичный, такой кудрявый. Я поехала с ним узнать про комиссара.

— А девочка осталась? А ваши вещи? Не было ли среди ваших вещей бумаг, документов? Не взяли ли вы с собой из Бухары какие-нибудь документы?