Перешагни бездну

—  Вишь ты, сколько ромбов на малиновых петлицах! В большихчинах, значит! А наше дело маленькое — мы теперь по гражданке,  мы теперь врачи.  Воспылал,  брат комбриг, склонностью к медицине с той самой поры, как в госпитале из меня пули повынимали да с того света вернули. Когда списали по чистой, подался вПитер на медфак. И вот... лечу!

—  Вся, брат,   жизнь твоя у нас здесь вот,   на ладони,— военный растопырил пальцы на руке. — Что ты доктор, молодец! Но ты нам сейчас вот как понадобился. И не только как врач. Твои статьи по языкознанию в научных изданиях нас очень заинтересовали. Откуда у тебя это знание языков?

—  Вот видишь! А говоришь: «Твоя жизнь на ладони!» Сколько по кишлакам, степям, горам. Снародом-то надо на его языке говорить. Сперва узбекскому научился, потом — таджикскому. По­ступил на заочный в Лазаревку теоретически подковаться малость. Знаешь, что такое сравнительное языкознание? Увлекательная, комбриг, штука. Сейчас в свободное от врачебных обязанностей время пишу труд, диссертацию: сравнительная грамматика памиро-гиндукушских языков и ладакского...

—  Ладакского? Это еще где?

—  В Тибете.

—  Ну так вот, собирайся в Москву. Да  не смотри на меня так. Я в Самарканде в облздравотделе все оформлю. Послезавтра я буду обратно.    Будь   готов к скорому   асхабадскому.   Поедем вместе.

—  Не могу.

—  Отказываешься. Ты нам очень нужен, тебе говорю.  Понимаешь? У тебя революционный опыт гражданской войны, знание Востока и языков. Редчайшее сочетание...

—  Да я не о том. Я тут наткнулся на одно вопиющее дело, В газету написал, и вот...

—  Про чуянтепинских прокаженных? Как же, читал…

—  Так вот,  без  меня  не  обойдется.   Надо  самому  доводить до конца. Завтра   приезжают в Чуян-тепа из прокуратуры, должны приехать. Потом жду из Самарканда одного боевого товарища, да ты его знаешь по штурму Бухары,— Мирза Джалал, его тог­да  тяжело  ранили...  Вот хотим  разворошить   ишанское   гнездо. Надо спешить.

—  Э, товарищ доктор, да ты, вижу, неугомонный, рабкор  ко всему прочему.

—  А не воевать нельзя. Тут такие, брат комбриг, превращения кишлака на глазах. Сегодня надо помочь школе у бая дом отобрать, завтра  подсобить вновь организованному  колхозу насчет трактора,  а  там  женщины  паранджи  жгут...  Классовая   борьба. А через газету лучшевсего, действеннее...

Протяжно загуделпаровоз. Заскрежетали буфера. Военный вскочил на подножку.

—  Отлично! Ладно! На твоего ишана и прокаженных даю те­бе ещё два дня. Пятого жду в Ташкенте. — Он наклонился к ко­миссару. И уже на ходу  поезда  быстро  заговорил: — Действуй, да с оглядкой. Смотри, нет ли тут какой   провокации с прокаженными красавицами. Через границу у Сарай Камара опять просочились басмачи.  Зашевелились недобитый эмир Алимхан и его за­говорщики из бухарского центра...

Колеса вагонов  уже быстро постукивали  на  стыках  рельсов, когда ветер донес слова:

—  Повнимательнее будь... Голову береги!

Встреча напомнила путешественнику о прошлых неспокойных днях Бухары, Кермнне, Душанбе, когда он, путиловский под­мастерье, и не думал еще быть врачом, тем более и в мыслях не имел учиться в Восточном институте, не писал научных работ и не щеголял в колониальном пробковом шлеме, а лихо носил на­бекрень славную буденовку, понятия не имел о врачебных диагно­зах, о фонемах и суффиксах, а ходил походами со своим полком от Каспия до Синцзяна.

Скорый ушел, увозя с собой комбрига и всю романтику лет гражданской войны. Остались прочертившие степь рельсы, отпо­лированные колесами, запах дыма и черный четырехугольник умень­шающегося хвостового вагона.

Машинально наш путешественник шагал и шагал. Он дошел до семафора все еще под впечатлением от встречи. Столько возникло в памяти событий, приключений, столкновений, переживаний, опас­ностей, интересного, незабываемого... «Пахнуло пороховым дымом из прошлого... Из молодости», — вздохнул он. И вдруг почувство­вал себя старым, много прожившим. От стальных клинков, стрель­бы, боев, развевающихся красных стягов пора было возвращаться на землю, в будни работы — к больным дехканам и чабанам, к корреспондентскому своему блокноту, к тетрадям с лингвисти­ческими записями.

По пути в Чуян-тепа предстояло еще собрать для газеты мате­риалы о вновь созданном где-то вблизи от станции товариществе по совместной обработке земли.

«Сколько у них там плугов, селитры, упряжек волов, засеян­ных гектаров богары, навозу для удобрения полей?.. Корреспон­денция получится интересная, редактор очень просил. И все же сравнения тибетских и бирманских фонем увлекательнее. Закопчу эту историю с прокаженными узницами и махну в Москву».

ЧУЯН-ТЕПА

                                                 Она плачет... И небеса голубые плачут с ней.

                                                                                          Самарканди

Мокрые губы у старца дрожали. Слюна текла изо рта и пачкала седую бороду. Он бормотал нечто нечленораздельное. Он просил, приказывал. Жалкое жужжание, исходящее из его горла, ра­зобрал племянник.

— Великий ишан, — дрожа, пробормотал он, — велит привести Монику-ой.