Перешагни бездну

—  Хорош ты, комэск! И ты пойми, Осип, на кого польстился... Какой ты ненавистник буржуев, когда иностранку   буржуйку, да еще жену эмира, хочешь женой сделать. Да где твоя классовая бдительность! Да кого ты привечаешь!

—  А ты, комиссар, напрасно. Люся — она красивая... Нечего ее хаять. Нигде не сказано, что красному командиру жена не по­лагается. А что   с эмиром? Так его вон как тряхнули. Он обратно и дороги не найдет. И Люси ему не видать как ушей своих. В том поруку даю. А с тебя, комиссар,— справку о браке.

— Давайте все садитесь. Потолкуем.

Разговаривать комиссару с гаремной затворницей пришлось недолго. Сам факт ее появления объяснялся просто. Любитель восточной неги эмир Сеид Мир Алимхан с удовольствием исполь­зовал предоставленное исламской религией восточному государю право иметь неограниченное число жен. Его гарем во дворце Си-тора-и-Махихассе пополнялся не только самыми красивыми де­вушками Бухарского ханства. Сюда доставлялись женщины из Индии, из Ирана, из России и даже из Западной Европы.

—  О мой комиссар,— кокетливо лепетала она.— Я в спектакле, именуемом «Азиатский гарем», играла всегда роль героинь, и мой острый каблучок стоял на  шее глупенького Алима  вот здесь,— и Люси поразительно ловко сняла туфельку и коснулась ее носком затылка Осипа Гальченко. Ошалев, он перевел глаза с малютки, сидевшей у него на коленях, на разошедшуюся женщину.

—  Но, но... — прогудел он. — Чего это она, комиссар?

—  Молтши! — небрежно бросила француженка. — дуратшество!

Комиссар осторожно остановил ее:

— А  чем  вы  занимались в  Париже?   Гм...  до,  так  сказать… замужества?

—  О, не тем, о чем вы подумали. Я французская дворянка изрода д'Арвье ла Гар, — с нагловатой улыбкой прощебетала моло­дая женщина, — я же говорила, вы   прелестно произносите   по-французски.   Очаровательно.   Вы из тех?   Вы из дворян?   Мы в Великую революцию тоже имели комиссаров из аристократов. Где-то я читала в романе.

И она нежно прищурила глаза и улыбалась обворожительно. Но комиссар холодно задавал вопросы и требовал точных от­ветов.

—  О, я имела талант! Мои благородные родители нуждались во всем, а надо было поддерживать престиж. Они видели мою кра­соту — не правда ли, я хорошенькая — и имели план, чтобы иметь много денег. О, мои родители не жалели моих чувств. Но, к сча­стью, во мне вылупился цыпленок, именуемый талант, и я сдела­лась балериной. Я танцевала, мое амплуа шансонье.   О, я пользо­валась поклонением и имела красивые подарки. Но мои родители, такие   эгоисты,   требовали:   «Еще! Еще!» А вы знаете,   сколько требуется балерине платьев, чулок, дорогого белья. О! Мой комис­сар, не сладка жизнь молоденькой девушки. Я танцевала и пла­кала.

Она нежно положила руку на руку комиссара и сделала вид, что не заметила, когда он вежливо, но решительно убрал ее и спросил:

—  А теперь расскажите, как вы попали в Бухару? И зачем?

—  О, я не делала политики. Я была женой эмира, настоящей женой. — И она глазами показала на девочку-куколку,   которая ручонками на ощупь проверяла, всамделишные ли усы у доброго дяди, у которого она восседала на коленях. — Моника, не шали! Мою дочь  зовут  по-местному Моника-ой...  Увы,  я  не  принесла моему   эмиру   сына и наследника,    а азиаты   ценят   по-настоя­щему  таких  женщин,  которые  рожают  им  сыновей. И мое  по­ложение   никогда не поднималось   выше   второй   жены.   Только второй!

—  Кто вас привез в Бухару?

—  Меня?

—  Именно... Кто он? Имя? Фамилия?

— О, не сердитесь на меня, мой комиссар. Я не могу удовлет­ворить ваше любопытство. Меня, бедную девочку,— о, я тогда была совсем   девочкой, немного постарше ее...— и она   показала глазами на куколку-дочку,— меня, да, да, купил один азиатский коммерсант. Он приехал из России, из Туркестана. Я не помню, как его звали. Совсем забыла. Я не хотела помнить его. Он сделал мне много зла. Оскорбительно для чести француженки быть ра­быней. Я его проклинаю.

—  И вас привез он, этот коммерсант, прямо в Бухару?

—  О, про таких коммерсантов у нас в Париже говорят: торго­вец   живым   мясом.   Он   вез   меня   через   Петербург.   Потом   мы приехали в красивый город Самарканд. Он держал меня в своей загородной вилле и обращался со мной как с рабыней, одалиской. Очень жестокий, очень отвратительный тип, садист.    Затем отвез меня в эмирскнй дворец Ситора-и-Мохихассе. Не знаю, сколько он взял за меня золота.

—  Вы сразу сделались... женой эмира?