Перешагни бездну

Он  назвал  цифру,  которая  напугала  его  самого.  Но  именно столько требовали усердные представители-богомолы  из  Бухары.

Скупая, расчетливая Бош-хатын не рассердилась, не накричала на супруга, — отобрала у него письмо и, послюнявив химический карандаш, принялась обводить кружочками и овалами имена пе­речисленных в нем казнев, ишанов, муфтиев, пиров дервишеских орденов, настоятелей монастырских «таккиэ» — монастырей, хранителей мазаров, улемов — знатоков и толкователей священного писания и «всяких других полезных делу причинения зла Советской власти». Он довольно смело забрал из пухлых ручек расчув­ствовавшейся супруги письмо и позволил себе обратить ее благо­склонное внимание на место, где говорилось:

«Впали уважаемые ревнители веры исламской из-за распрост­раненного неверия и безбожия в нищету Иова-патриарха и бед­ность. Простые люди — «черная кость» развращены, не встают на защиту веры, не хлопочут о возврате законного государя на трон отцов, но жадно повертывают в колхозы вакуфные земли мечетей, медресе, ишанских подворьев и, перепахивая межи сатанинскими «тирактурами», засевают поля поганым хлопком. Многие служи­тели ислама и помещики-баи, сумевшие до сей поры избежать пу­чины бедствий и разорения от проклятой земельной реформы, ныне из-за противной исламу коллективизации разорены, ибо у них отобрали скот и коней, сказав: «Можете и пешком ходить». А тех, которые не склонили выи перед произволом бесштанных бедняков и чайрикеров, выгнали в пустыни и горы. А чтобы сохранить наших людей до дня прибытия его высочества эмира с войсками, соблаговолите помочь деньгами, не то и последние приверженцы ислама и эмира рассеются. Спасите! Да прогневится аллах на ску­пых и жадных!»

Письмо начиналось робкими просьбами, но заканчивалось рез­ко и неприязненно. Тем не менее ни Сеид Алпмхан, ни Бош-хатын не обиделись. Их сейчас беспокоили цифры, столбики цифр, кото­рые росли и росли. «Кусочек халвы», один, другой, разрастались в гору кусочков. Но Баш-хатын мучила жадность. Эмир ерзал в возбуждении по шелковой подстилке, потирая пухлые ручки, боясь, как бы супруга не принялась урезывать эту гору халвы.

Дела шли на лад. Ему уже мерещились немалые выгоды. Бош-хатын явно собирается раскошелиться. Что ж? Дело богоугодное. Помочь бедным и нищим — самое возвышенное подаяние «худой».

В уме Сеид Алимхан подсчитывал, что перепадает на его долю. Не обнаглела  же госпожа  настолько, чтобы требовать от него, халифа, бухгалтерский отчет. А самое важное, что супруга растря­сет мошну — вклады в женевских и парижских банках. Счет там ведется на золотые франки, а они сейчас очень кстати.

В самой строгой тайне эмир держал замысел поездки в Европу, куда он решил самолично повезти Монику-ой. Он сам расскажет в Париже и Женеве о её печальной участи и разжалобит, потрясет мировое общественное мнение. Отец, лишенный трона злокознен­ными большевиками! Замученная принцесса-дочь, вырванная из тюрьмы и ищущая помощи и сочувствия у Европы и Лиги Наций! Впечатляюще!

Но это, так сказать, предлог. На самом деле все выглядело несравненно менее благородно и возвышенно. Причиной была лень, распущенность. Европа манила Сеида Алимхана неслыхан­ными наслаждениями. Ему надоело сидеть в азиатской глуши, ему надоело дрожать за свою жизнь, ему надоело болеть и иметь дело со знахарями-табибами, ему надоел прогорклый запах кислого молока, которым его жены и наложницы мыли себе волосы. И, на­конец, он сможет полечиться.

У него даже все внутри приятно защемило, когда он разглядел многозначную цифру, выведенную госпожой Бош-хатын в итоге подсчетов.

—  Отлично. — весело    всколыхнулась    Бош-хатын, — возьмите список,  мой  супруг, обмакните  калям  в чернильницу  и   пишите письмо!      

—  Письмо?.. Зачем? Кому?

—  Пишите в Байсун Шамупад Бию — хранителю вашего иму­щества. Он же писал нам, что спрятал кое-что до вашего возвра­щения от глаз «туварищей». В Самарканде у ишана Ходжи Ахрара тоже закопано немало до хорощих дней. А в Бухару надо сек­ретно   передать   письмо   вашему   племяннику. Он уже давно там директор банка: у него полно денег в железных шкафах и уваже­ния к своему дяде.    И потом    напишите    ишану    камиланскому в Ташкент. Да тут в списочке все, кто поможет нашим беднякам, гонимым и несчастным.

Ох, настоящая шайтан-воз-вози — заверченная дьяволом баба! Никакая выдержка не поможет в делах с этой старухой! Прокля­тие! Не возвышай хитрого! Любое лекарство он превратит в яд. Прощайте, золотые франки!.. Прощай, поездка в Европу!

Хитроумная снова перехитрила.

—  Пишите повеление — да развяжут кошельки милости! Ока­жут   воспомоществование  мученикам   веры.— Она   долго   и   при­стально смотрела на расстроенного   супруга.— А золото? К чему? Чтобы оно попало в руки зеленым фуражкам — пограничникам? Зачем? Мы знаем, что много золота из того, что вы не успели переправить за границу, теперь припрятано верными людьми. И теперь нет ничего легче взять его и раздать во славу ислама. Пи­шите же!