Переселение. Том 1

Граф умолк, видимо ожидая ответа, и Павел смущенно сказал, что они, сербы и черногорцы, — одна семья.

Кейзерлинг снова улыбнулся и добавил, что поручает капитану выполнить важную доверительную и весьма деликатную миссию.

— Черногорский владыка Василий (Кейзерлинг сказал: «Bischof Basilio»), отправляясь в Россию, утверждал, что он, мол, переселит туда всю Черногорию; он якобы оставил многих своих людей в Триесте и кое-кого из его родичей задержали тут, в Вене, австрийские власти. Говорят, будто черногорцев много на Адриатическом побережье. И все они переселяются в Россию. А тех, кто прибыл сюда, в Вену, держат в карантине — в лазарете на Дунае. Дело это весьма неприятное. Вам, капитан, следует познакомиться с этими людьми, узнать, кто поднял их с насиженных мест и что намерен делать владыка Василий в России со своими родичами. Много ли в Черногории сторонников и противников у владыки Василия? Узнайте, что этот монах (Кейзерлинг сказал: «alberner Monch»[64]) сулит своим людям, а главное, побывал ли владыка Василий здесь, в Вене, у венецианского посла Корнера{51} или нет? Посольский священник утверждает, что не был, а некий Агагияниян говорит, что был. Ваша задача, капитан, узнать правду. Конференц-секретарь рекомендовал именно вас, и сейчас вам предоставляется возможность выказать свое усердие перед русским двором и передо мною лично. Понятно? — закончил граф.

Досточтимый Исакович словно онемел.

Потом собрался с духом и по-немецки объяснил, что для таких дел он не пригоден и хочет как можно скорее уехать в Россию.

Граф крикнул, что о том, кому и какое поручение следует выполнять, мнения капитана не спрашивают.

— Делайте, что вам приказано! То, что я сказал!

Увидев, что Исакович уже открывает рот, чтобы возразить, Кейзерлинг свирепо заорал:

— Капитан, пока не поздно, зарубите себе на носу, что в армии императрицы Елисаветы Петровны младший по чину не спорит со старшим, а говорит: «Слушаюсь!» — и выполняет приказ.

Кейзерлинг громко выкрикнул слово: «Слушаюсь!»

Сбитый с толку и перепуганный, Исакович невольно повторил за ним: «Слушаюсь!» Тогда граф милостиво улыбнулся и сказал, что подробности ему объяснит конференц-секретарь Волков, он же устроит и все остальное. И если капитан хорошо выполнит поручение, в чем он, Кейзерлинг, не сомневается после всего того, что слышал о нем от господина Волкова, то награда ему обеспечена. А имя Павла Исаковича будет окружено почетом.

Последнюю фразу граф Кейзерлинг произнес уже тихо, но напыщенно.

Павел молчал, словно его оглушили.

Потом он почувствовал, что Волков тянет его за рукав, и понял: аудиенция окончена. Низко кланяясь, как положено, оба, пятясь, вышли из гостиной.

В коридоре Волков прыснул в кулак и сказал, что до сих пор никто и никогда послу еще не перечил. Миссия, порученная капитану Исаковичу, — знак большого доверия, а он, Волков, все подготовит, как надо. Если дело удастся, капитан уедет в Россию с рекомендацией самого графа Кейзерлинга, уедет с триумфом. Русскому послу надо во что бы то ни стало узнать, встречался ли тут, в Вене, владыка Василий с венецианским послом.

Исакович, бледный и словно онемевший, спускался вместе с Волковым по лестнице.

Конференц-секретарь, идя рядом с ним, весело спросил, где он проводит вечера, бывает ли в обществе и что намерен делать нынче вечером: играть в карты, ужинать в дамском обществе, либо же пойдет в театр смотреть на скоморохов, или, быть может, станет любоваться фейерверком.

Исакович слабым голосом невнятно пробормотал, что в Вене он никого не знает, в театр не ходит и в жизни не видел скоморохов, а ужинает он один, у себя в трактире.

— Неужели у вас никого нет в Вене? — спросил Волков.

Павел ответил, что знает тут только банкира Копшу, но вдруг вспомнив, прибавил, что по пути в Вену он познакомился с одним своим земляком, его женою и дочерью.

Волков стал расспрашивать, кто эти его землячки и красивы ли они. Исакович сказал, что все его землячки красивы. Уродливых среди сербских женщин почти нет.

— Хорошо бы нам с этими дамами поехать за город, в поле или в лес, — сказал Волков, оживляясь. — Потанцевать там, попеть песни!

Исакович в ответ на это лишь угрюмо буркнул, что он не танцует и не поет.