Переселение. Том 1

Прежде чем Павла отвели в Темишваре на гауптвахту, у него и у Трифуна было тогда немало хлопот с их граничарами в Махале.

Солдаты возмущались и кричали: «Только и знаем, что посуху за гружеными возами ходим да по воде барки бечевой тащим!»

Павлу приснилось, будто Гарсули потребовал переселить Махалу в Вену, в какой-то зимний сад, и для этого посадить все и всех в цветочные горшки, в сотни и тысячи горшков. И длинный ряд подвод в Павловой сне уже стоял и дожидался отправления.

До ареста он вместе с Трифуном стал свидетелем беспорядков, возникших в Махале из-за инженеров и землемеров, разрушавших подряд все дома, не стоявшие вдоль большой дороги, которую прокладывали по плану графа Мерси. Дело едва не дошло до побоища. Некий Пея Зекович, Трифунов гусар, выстрелил в землемера из штуцера. А его жену, Джинджу, чуть было не увели в темишварскую тюрьму.

Этот случай представился сейчас Павлу во сне, но каким-то запутанным и непонятным.

Однако ему и в голову еще не приходило, что он вскоре собственными глазами увидит эту Джинджу в Темишваре. То, что в человеческой жизни случается завтра, так же неожиданно, как и то, что происходило вчера…

Павел видел эту женщину во сне, а днем не мог даже вспомнить ее лица. Видел, будто он с Гарсули въезжает в экипаже в Махалу. Но эти сны были вовсе не такими ясными и приятными, как первый подснежник в снегу, или колокольчик на ягненке, или вода в роднике. Гарсули всю дорогу кричал и, по своему обыкновению, грязно ругался. «Граница для вас сейчас закрыта, — твердил он, — ни сюда, ни туда податься вы не можете! Плели ведь вы турку опанки, пока он спал с вашей матерью или женой, чего же вы теперь хотите?»

И Гарсули прибавлял, что сейчас они офицеры генерал-фельдмаршала его императорского и королевско-апостольского величества фон Монтенуово.

Скабрезные речи Гарсули были Исаковичам особенно не по нутру. Они и сами любили крепкое словцо, но только как утеху на чужбине, в Австрии, как некий пароль для опознания своих. Но никогда не позволяли себе ругаться в присутствии женщин.

И вот теперь, когда Гарсули начал ругаться, Павел, не без язвительности, заметил, что обер-кригскомиссар ошибается, полагая, будто покорность сербов — страх перед сильными мира сего — это всего лишь вынужденное поведение несчастных людей, которые хотят избежать ссоры.

А потому он считает нужным предупредить обер-кригскомиссара, что Исаковичи не испугаются ни его, ни сотни таких, как он! И как бы не случилось так, что стоящий тут, перед Махалой, экипаж уже не сможет увезти его в Вену. Да, да! Его черная легкая дорожная карета, чего доброго, не выедет из Темишвара и останется навеки торчать у ворот принца Евгения, который был для сербов отцом родным. А сам он, Константин Кристофоров Гарсули, будет неподвижно лежать в луже крови. Да! Да! Mein Wohlweiser, Hochgeehrtester und Vielverehrtester Herr![50]

Но Гарсули его не слушал и приказал ехать в Махалу. Потом Павел увидел карету уже среди акаций, словно они в один миг перелетели из Вены в Махалу. У околицы, перед колодцем, возле Гарсули столпились люди: происходило что-то странное.

Вокруг него собрались инженеры и землемеры, работавшие над планировкой села, согласно проекту графа Мерси, а сам он стоял в экипаже и бил кнутом махалчан, которые сбежались с явным намерением перевернуть карету. Павел, к немалому своему удивлению, увидел и услышал, как выстрелили два пистолета — сперва появились два дымка, и потом грянули два выстрела; тут же, среди возмущенно ревевшей толпы вертелись гусары.

Совершенно потрясенный, он хотел крикнуть, но язык у него прилип к гортани. Он оглянулся — Петр и Юрат куда-то исчезли.

Затем Павел увидел, как экипаж Гарсули поворачивает и мчится к Темишвару, а толпа махалчан бежит за ним следом. Черная карета мчалась по зеленому выгону очень быстро — ведь все это происходило во сне, — она летела точно ворон.

Было ясно: стряслась большая беда.

Павел слышал, как махалчане кричат вслед Гарсули:

— Стой, стой, мать твою темишварскую так!

Во сне Павел пробежал во весь дух около сотни шагов в сторону села и увидел, как карета промчалась мимо него. Пыталась, очевидно, проскочить в Темишвар.

Но в эту минуту прогремел выстрел гусарского штуцера, и Павел увидел, как Гарсули в своей треуголке, украшенной страусовыми перьями, упал на сиденье, потом встал и, покачнувшись, вывалился из экипажа и остался лежать бездыханным на зеленой траве. Все произошло в мгновение ока. Павел приостановился на миг, словно окаменел, потом охнул, закричал и, спрыгнув с балкона дома г-жи Гуммель, побежал как сумасшедший к лежавшему в траве человеку в черном бархатном сюртуке.

К нему кинулась и вся Махала, только два гусара помчались в сторону Темишвара. Добежав до лежащего на траве Гарсули, Павел увидел вокруг себя сотни разинутых ртов, вытаращенных глаз, всклокоченных голов, угрожающе поднятых лопат и мотыг.

— Не хотим быть паорами! — ревела толпа.

Шум стоял чудовищный, но и его заглушали причитания окруживших Павла старух, которые били себя по лицу и, плача, пытались схватить его за руку.