Переселение душ

— Давайте больше не будем обо мне, — сказала Уилмэй. — Расскажите подробней о вашей опере. Мы о ней уже слышали. Все о ней знают, только о ней и говорят. Но я хочу услышать об опере из ваших уст.

— Мне эта опера надоела, — ответил я, — хочу услышать о тебе.

Но Уилмэй словно язык проглотила, и пришлось Берте говорить вместо нее.

Время шло, и я уже чаще видел Уилмэй, хотя мне это давалось нелегко. Она восхищалась сэром Винсентом и по-своему любила его, но вряд ли была им увлечена. Порою я читал сомнение на его благородном, прекрасном лице. Да и Берта то и дело поглядывала на Уилмэй с беспокойством.

События развивались стремительно на пути к печальной развязке, подобно тому как летит к пламени мотылек. До свадьбы оставалось меньше недели, когда я получил записку от Уилмэй:

«Дорогой Эдвард! Мы должны были обедать с леди Харстон сегодня вечером, но она, бедняжка, захворала. Нам обеспечен спокойный вечер. Не будет даже Винсента. Берта, вы и я обедаем вместе у нас дома, а потом вы поиграете нам. Мы совершенно одни и обе хотим видеть вас. Ответьте согласием вашим любящим Берте и Уилмэй».

Конечно, я пришел. Когда я вошел в гостиную, я заметил, что фортепьяно больше не используется как склад вещей.

— Я тут ни при чем, — сказала Берта, — это Уилмэй. Я предполагаю, когда ты написал великую оперу, то ожидал, что тебя осыплют почестями?

— У меня нет великих опер, зато есть вредная сестрица. Уилмэй, я благодарен тебе за приглашение. Я буду говорить с тобой, а не с той пожилой женщиной, в чьем доме ты столуешься.

— Ах, прекрати! — вскрикнула Берта. — Ты не должен говорить такое. Я и так чувствую себя старой, измученной, лживой.

— Да неужели? — удивился я. — Что ж, такова жизнь: рано или поздно мы узнаём о себе правду.

— Очень хорошо, — парировала Берта. — Я позвоню и закажу шикарный экипаж для мистера Дерримера.

— Мистер Дерример ограничится кебом, — ответил я, — и не удалится, пока не отобедает И между прочим…

Картер открыл дверь, я взял Уилмэй под руку, и мы вошли в гостиную. Мы все трое дурачились, подразнивая друг друга. Уилмэй повеселела, ее глаза заблестели, на щеках появился лихорадочный румянец. Она сочинила занятную историю о том, что оперу на самом деле написала она, а я похитил ноты, но она не выдала меня, чтобы я не страдал при мысли о том, что у моей подопечной опекун — вор. Но она и словечком не обмолвилась о том, что приближался день ее свадьбы, а когда Берта заговорила об этом, Уилмэй тотчас перевела разговор на другое.

После обеда я сел за фортепьяно.

Вечер шестнадцатого дня рождения Уилмэй воскрес в моей памяти. На девушке — нитка жемчуга, которую я подарил ей тогда. Я смотрел на нее время от времени, пока играл. Тень наполовину скрывала ее от меня, ее губы слегка приоткрылись. Она задумчиво смотрела в одну точку. В ней всегда было что-то нездешнее, не от мира сего, а сегодня вечером, пока она сидела, слушая музыку, она казалась более чем когда-либо сотканной из воздуха, и красота ее стала одухотворенней. Ее брак мнился мне как нечто оскорбительное для нее, в нем ощущалось даже что-то трагическое…

Я отвел от нее глаза, полностью погрузившись в музыку. Я играл ноктюрн Шопена, который исполнял когда-то вечером в день ее рождения.

Внезапно я услышал шелест платьев. Дверь быстро открылась и закрылась снова. Я прекратил играть… Берта и Уилмэй вышли, и в комнате остался я один. Меня охватило предчувствие чего-то ужасного. Мне полегчало, когда Берта вернулась. Она казалась обеспокоенной. Я спросил:

— Что случилось?

— Ты не заметил?

— Нет.

— Уилмэй расплакалась и встала. Я вышла вместе с нею, чтобы проводить ее к себе наверх.

А она велела мне вернуться.

— Она все еще плачет?

— Да, она в постели и безудержно рыдает.

Она не в состоянии объяснить мне, в чем дело.

— Ведь должно же быть какое-то объяснение.

— Она возбуждена, переутомлена, а музыка всегда имела большую власть над ней. Но сейчас я ее просто не понимаю. Я никогда не видела, чтобы она до такой степени теряла самообладание. Я не ожидала этого, ведь во время обеда она казалась такой веселой.

— С нею есть кто-нибудь?

— Да, там миссис Блэйд. — Берта вздохнула и недовольно воскликнула: — О, это ужасно!

Последовала длинная пауза. Берта села, положив руку на спинку стула и уронив на нее голову. Я ходил по комнате, затем остановился. Прежде чем я собрался с духом, заговорила Берта:

— Я знаю то, что ты собираешься сказать, Эдвард, я знаю, что ты собираешься сказать.

— Вполне возможно, — ответил я, — и все-таки я скажу это. Уилмэй не должна выходить замуж за Винсента. Она его не любит. Ты обязана помешать этому, пока есть время. Или ты, или я… Кто-то из нас должен сделать это.