Пересечения

Борисов был личностью. Он начинал ДЭС с первого кирпича, доводил ее до кондиции, улучшал и реконструировал, спасал от морозов и жары. К нему, к начальнику ДЭС, шли на поклон автомобилисты и снабженцы, горняки и пожарники, котельщики и жэковцы. Всем нужна была электроэнергия, машины, горючее, мастерские, люди — все это было на ДЭСе, у Борисова. Он был величиной, значимостью, он был тем, без кого северный поселок не мог существовать.

Борисов не признавал ничего невозможного. Он принципиально игнорировал любую бумажную волокиту. Любимым выражением его было: «Э-э, сделаем». Сам чертежник и проектировщик, сметчик и изыскатель, он вызывал своих дэсовских мастеров и работяг и на пальцах, на спичечных коробках, жестами, мимикой, а порой впечатляющим словом объяснял, что нужно сделать. И то, что терялось в перспективе, в пучине проектных разработок, в томах изысканий, в протоколах обсуждений, у Борисова было просто и ясно. Мастер, инженер, который отвечал Борисову, что этого он не знает, но представляет или не желает сделать потому, что это не входит в его обязанности, — такой работник на ДЭС не задерживался. Там оставались только те, кто умел все и брался за все, у кого борисовские идеи находили техническое воплощение, для кого неудачи были раздражителем, а не сигналом к капитуляции.

Демонтировал ДЭС тоже Борисов. На нескольких совещаниях он выступал против полного демонтажа, предлагал оставить десяток машин в качестве аварийного резерва, по его слова были восприняты как вопль оскорбленной души. ДЭС разломали до последней машины.

Борисов хотел уйти сразу же, но ДЭС еще оставалась даже после своей физической смерти, оставались люди, которых собирал в коллектив начальник дизельной, оставался дух ДЭС, даже название к новому предприятию никак не приспосабливалось — «Полярные электрические сети». ДЭС — и все тут!

Упросил Борисова остаться, уломал Бушуев. Ему нужен был организатор и вдохновитель тех преобразований, которые он замышлял. Ему нужен был человек дела, не трепач, не бумажный спец, а человек, умеющий разговаривать с людьми, идущий на участки, в бригаду, видящий, где и что не получается, знающий, что и как надо сделать, чтобы получилось. Так Борисов стал начальником Южного сетевого района, так станционник стал во главе сетевого цеха. Впрочем, прецедентов хватало. Даже в самом Минэнерго, по мнению Борисова, не работал ни один сетевик — все сплошь теплотехники да станционные электрики. Потому, наверное, когда проектировали и строили заполярную «атомку», никого не интересовало, куда, как будет выдавать свою мощность эта станция.

— Доброе утро, Антон Федорович, — сказал Гусин. — Придется нам с вами слетать к Маралихе. Пожар возле ЛЭП.

— Ну что ж, с-слетать так с-слетать. — Борисов тюкнул сигареткой в пепельницу, выпустил изо рта струйку дыма.

Гусин полез в папку со свежей почтой, нашел телеграмму из РЭУ, протянул ее начальнику района.

— Вы уже готовы к этому?

Борисов мельком взглянул, улыбнулся узкими губами, возле острого носа его собрались морщинки.

— Эт-то же обычное дело, Василь Романович. П-пусть инспекция з-занимается. Только наше управление могло д-додуматься устраивать с-со-ревнования в п-промсезон. У меня людей на пожар взяли, с-семь человек. А теперь — п-пять на соревнование. А их всего — д-девять.

Приоткрыла дверь Валечка, сказала:

— Василь Романович, к вам Юля просится.

— Какая Юля?

— Из детского сада, воспитатель.

— Пусть зайдет.

Грудной голос с истерическими нотками уже звучал в приемной:

— …невозможно так больше. Не нужны мы вам, так распустите детский садик, мы тоже люди, в конце концов…

Юля оказалась красивой женщиной с большими черными глазами и удивительно приятным оттенком кожи лица — кофе с молоком. Высокая прическа, наманикюренные ногти на длинных пальцах, алые губы, дрожащие от обиды, слезы в глазах.

— Здравствуйте, — сказал спокойно Гусин. — Садитесь, пожалуйста. Что у вас случилось?

Юля не села. Она была уже в таком состоянии, что ничего не видела и не слышала.

— Если вы считаете возможным унижать нас и оскорблять, то это не может так долго оставаться… Дети! Разве я могу думать о них, когда меня ни во что не ставят?

— Что у вас произошло? — Гусин спрашивал раздельно и четко.

Юля еще продолжала свою бессвязную речь, но в глубине ее глаз мелькнула какая-то мысль, и Гусин подумал, что она просто ломает комедию, эта красавица.

— Ни с кем так не обращаются, как с нами, другим вы и премию платите, а нам слова доброго не…

— А ну тихо! — властно обронил Борисов, и Юля моментально умолкла, опасливо косясь на начальника района. Видимо, Борисова она знала прекрасно.

— Или говори п-понятно, или м-мотай отсюда, — Борисов даже не глянул в ее сторону.

В кабинет вошел, шумно дыша, расплывшийся шестидесятилетний заместитель директора Филькинштейн. Он поздоровался и, всплеснув руками, сложил их на своем необъятном животе.