Пересечение

— Еще смеется! — тоже шепотом негодует он.

Слава богу, кажется, отошел…

12

Если бы не Андрей и не их встречи, если бы не конгресс в Тбилиси, может, не было бы истории со Старицей, не отбилась бы снова от рук непостижимо и непредсказуемо, каждодневно меняющаяся Галя? Наверное, надо было не спускать с нее глаз, следить за ней неотступно, сидеть с нею рядом! Говорят, женщины даже работу бросают, когда дети вступают в бешеный переходный возраст, но у Гали он вроде бы позади.

Что вы, Дарья Сергеевна! — всплескивает руками Ксения Федоровна. — Этот возраст у них лет до двадцати, мне знакомый врач говорил.

— До двадцати! — ужаснулась Даша. — Да я умру, не выдержу!

— Все выдерживают, не умрете…

Снова в доме звонки с утра до ночи, снова Галя исчезает из дома — не уходит, а исчезает, мгновенно, мистически: только что была здесь, и вот уже ее нет. Иногда что-то проглотит — бегом, на ходу, иногда схватит кусок хлеба. Бросается вслед бабушка, но уже хлопнула дверь, и Галя пропала. И не отправишь ее никуда из города, не спрячешь, потому что у девятиклассников практика: собирают моторы к игрушкам.

Что-то и здесь не рассчитано, не додумано до конца: детали крохотные, нужно острое зрение, а откуда оно у сегодняшних, быстро растущих школьников? Многие ходят в очках, моторы собирать не могут, а ничего другого для них на заводе нет. Но нельзя же освободить ребят от практики — это было бы попранием трудового воспитания, — и потому им велят каждый день приходить в школу, придумывают для них занятия: разложить по стеллажам книги в библиотеке, вымыть окна, протереть в классах плафоны, подежурить в коридорах, когда экзамены. Очень скоро фантазия преподавателей иссякает, ненужность ребят становится очевидной последнему дураку, и они, к облегчению руководителей, из школы потихонечку исчезают. Теперь уже ребята почти официально бездельничают, болтаясь по городу в ожидании конца практики. Тут-то и возникают в Галиной жизни пещеры.

По субботам рывком натягиваются узкие линялые джинсы, надевается свитер, широкий солдатский ремень лихо затягивает видавшую виды штормовку — рваную, в масляных пятнах, попавшую в дом неведомо как, — в рюкзак швыряются запасные носки, кружка и ложка, из холодильника забираются плавленые сырки, а из буфета крупа и заварка: Галя уходит до понедельника.

Под Москвой и Подольском, в Тульской области и под Можайском — везде проклятые эти каменоломни. Что в них такого, почему они так притягивают, манят? Почему шестнадцатилетние перестали ходить просто в лес, где трава и деревья, сияет солнце и поют птицы? Почему ринулись скопом под землю? Когда-нибудь мы это осмыслим, поймем. Пока же есть факт: в конце семидесятых годов пещерный дух охватил зеленую молодежь.

Там, в проклятых пещерах, десятки ходов и выходов, подземные лабиринты тянутся по двадцать, тридцать, пятьдесят километров, там гниль и мрак, вода и летучие мыши. Группы спускаются ниже и ниже, вот уже идут с трудом, пригнувшись, распрямляясь лишь в штреках, ползком продираясь по "шкуродеру", обращая в лохмотья брюки и варежки, задыхаясь от влажного спертого воздуха. И как награда — новая большая пещера, после мучительно трудного к ней пути, тревожных неясных звуков, шороха скользящих по стенам камней, крыльев вспугнутой летучей мыши, полоснувшей тебя по лицу. Три раза шепотом "ура-ура-ура" — чтоб не летели от звуков камни, — а потом пещера заносится на карту, ей присваивается имя — "Зал волков", "Курилка", "Гнездо пиратов", "Бронтозавры" или "Элвис" (в честь Пресли), ходы к ней тщательно прорисовываются, группа ход теперь знает, это ее жилище.

Карты — великая тайна, их старательно берегут от других, но группы сливаются, делятся, перемешиваются, и скоро новая пещера становится достоянием всех. Иногда под землей разражаются войны — за "свою" пещеру, за место для ночлега, иногда в борьбе с городскими заваливают ходы парни из деревень, иногда выкуривают кого-то дымовыми шашками, которые Галя называет "волоком". Рюкзаками тащит она в дом камни с вкрапленным россыпью кварцем, сиреневыми, зеленоватыми аметистами, раскладывает камни на шкафу, на столе, за которым когда-то, в старые добрые времена, делала уроки. Но главное — Галя чертит карты, ей это поручено, потому что она хорошо рисует. Одну из карт в добрую минуту показала матери. Даша взглянула, и замерло испуганное сердце, а потом застучало отчаянно и быстро: ничего подобного она и представить себе не могла. Целый под землей город — с разветвленными ходами, с тупиками, улицами, озерцами. Какие-то на карте цифры — что они означают? — какие-то условные знаки, в углу символ — летучая мышь с распахнутыми большими крыльями. Москва-то, выходит, висит в воздухе?

— Ну мама, а ты как думаешь? Белокаменную Москву так и строили: отовсюду добывали камень… Это даже не пещеры, а каменоломни, мы их просто так называем — пещерами. Вот Силикаты — пещеры действительно.

— Галочка, милая, неважно, как они называются, послушай, можно ведь заблудиться! Мы с бабушкой так за тебя волнуемся! Приходи хоть пораньше!