Переписка

Благодарю за Ваше милое письмо. Книжку («Дорога и судьба») я послал Ольге Викторовне 14 июля заказным авиаписьмом. Я нашел почтовую квитанцию. Сколько времени должно идти такое письмо? Три недели? Месяц? Да, это третья книжка и первая («Огниво») у нее есть, а второй («Шелест листьев») — нет. Книжек я еще не отправлял, сегодня запакую и отправлю (Е.С. Гинзбург и В. Вейсбергу). Звонить буду Вам домой 14 утром в понедельник.

Тысячу приветов.

В. Шаламов

1965 — 1967[293]

Переписка с Демидовым Г.Г

Г.Г. Демидов [294] — В.Т. Шаламову

Варлам!

Итак, и наш случай пополнил архив доказательств верности поговорки о разнице между человеком и горой. Правда, мы еще не сошлись, но, как кажется, надежно вошли в сферу взаимного тяготения. Надеюсь, что в оставшиеся до нашей встречи несколько недель мы не «нарежем дуба», раз уж продержались лет шестнадцать-семнадцать, хотя вероятность этого события и возрастает непрерывно.

О том, что ты жив и работаешь в своей области, я от кого-то знал, хотя этот «кто-то» и не мог, видимо, сообщить мне твоего адреса. В Москве находится М.Г. Варшавская, которую ты, вероятно, помнишь, Берта Ал-на Бабина,[295] проведшая на Колыме больше полутора десятков лет (в Эльгене), по профессии тоже журналистка.

Обо мне ты, вероятно, знаешь уже почти все. Конечно, я никуда не собираюсь отсюда, по крайней мере, до пенсии. Это вовсе не значит, что я удовлетворен своей работой, а, тем более, ее результатами. Просто теперь уж надо продолжать по инерции.

А вот о тебе я пока что ничегошеньки не знаю. Где ты сотрудничаешь? В каком жанре пишешь? Каков твой путь после Колымы? Постарайся аннотировать все это еще до встречи. Таковая состоится, возможно, в июне. Постараюсь вырваться отсюда на несколько дней в вашу чертову град-столицу. Прежде я ненавидел Москву как синоним всякой неправды и каждому, кто в нее отправлялся, дарил спички с предписанием зажечь Москву под ветер со всех четырех концов. Теперь, правда, сменил гнев на милость, тем более что число проживающих в Москве друзей увеличивается и оставить их погорельцами у меня не поднимается рука.

На днях там у вас скончался мой товарищ по Ухте, и я еще не оправился от ощущения несправедливости судьбы. Но, видимо, «наклад с барышом», по старой купецкой поговорке, действительно живут бок о бок. И вот я пишу тебе, Варлам Шаламов, фельдшер из хирургического…

Если знаешь о судьбах наших общих знакомых и друзей по Левому берегу, напиши пару слов и о них.

Крепко жму руку.

Г. Демидов

6/V

65 г.

Адрес на конверте, но я приведу его еще и здесь: Ухта Коми АССР, Севастопольская ул., 4, кв. 9 Демидову Георгию Георгиевичу.

Г.Г. Демидов — В. Т. Шаламову

Дорогой Варлам!

Я оказался несостоятельным в своей попытке устроить себе командировку в Москву. Это не удалось в июне и вряд ли удастся в июле и августе. В летнее время на наших производствах всегда возникают напряжения из-за массовых и длительных отпусков. Кругом образуются прорехи, затыкать которые удобнее всего теми, кто не предъявляет никаких лечебных путевок, путевок своих детей и жен, телеграмм от родственников, стареньких пап и мам. Наша неофициальная статистика, например, знает, что престарелые матери болеют и умирают почти исключительно в летний сезон.

Теперь у меня остается только одна возможность увидеться с тобой и другими московскими друзьями: приехать к вам в сентябре. Тогда у меня будет отпуск, и я загуляю у вас недели на две, а, может, и больше. Вообще-то я дорожу отпуском как временем, когда можно беспрепятственно писать. А делаю это я всегда дома.

Я опять начал баловаться писаниной. Один из здешних руководителей общества писателей Коми сказал, что я страдаю «чесоткой», которую, видите ли, надо прятать от людей. Он имел в виду, конечно, «писательский зуд» — понятие тоже не из высоких. Сам он — бездарный чиновник от литературы, один из экземпляров многотиражного издания современных булгариных.

Мне трудно судить, насколько имеет смысл моя писательская работа. Вероятно, только на основе той, на которой мышь обязательно грызет что-нибудь, чтобы только сточить зубы. Надежды быть напечатанным у меня, конечно, нет никакой. Впрочем чем, нет и особой тяги к этому. И все же «гонорары» за писательскую работу я получаю. Неофициально в виде теплых писем от иногда совсем не знакомых людей и, конечно, в виде дружеских похвал. Мои официальные гонорары — это доносы, окрики, угрозы, прямые и замаскированные. И самое подлое — «товарищеские» обсуждения в узком литературном кругу.

Наша здешняя литературная яма имеет, конечно, уездный масштаб. Но источаемая ею вонь качественно та же, что и от ямы всесоюзной.

Мне что-то перестала писать Вера.[296] Дуется, что ли? Правда, она прислала как-то моим соседям телеграмму с запросом: что со мной? Это непонятно. Я ей писал. Кстати, телеграмма была подписана: Вера, Валя.[297]