Переписчик

Фундамент здания густо зарос сорняками, потому ты знал, что оно мертворожденное. Вы спрятались внутри, пока люди рыскали вокруг. А когда они ушли, Дроб принюхался, будто чувствовал запах пустых мест. Утреннее небо словно усыпали пеплом. В чернеющем от дыма воздухе уже пахло соляркой.

– Сэмма принесет все, что тебе понадобится, – сказал Дроб и спешно добавил: – Эй, может, я тоже уйду.

Я уходить не хотел.

– И Сэмма? – спросил я.

– Ну, она не может, – пробормотал Дроб. – Как она просто так возьмет и уйдет?

Большой кирпичный зал без окон возвышался на покатом фундаменте. Дроб сдвинул рифленый металлический лист и провел меня в пыльную комнату, куда через дыры в перекошенном потолке под углом лились вода и тусклый свет. Наклонный пол был весь в птичьем помете. Внизу он перетекал в сцену, стену за ней покрывали рваные полотна. Обстановка задавала тон.

– Раньше здесь был картинный дом, – сказал Дроб, и я представил, как он выглядел. – Сейчас здесь никого. Хорошо.

Он крикнул на всякий случай и не получил ответа.

– Кто здесь живет? – спросил я.

– Никто. – Дроб задумался. – Вроде как.

Изо рта шел пар. Дроб взобрался на сцену и приподнял один из холстов осторожно, будто разорванную кожу. За ней обнаружилась утепленная ватой одежда и множество других вещей.

Опустившись на колени, Дроб зарылся в чей-то тайник и без всякого удивления извлек наружу коробку с бумагами, испещренными чернилами; одни листы были идеально ровными, другие – разорванными и скомканными, некоторые строки – напечатаны, иные – написаны от руки. Дроб провел по ним пальцами. Внимательно оглядел жесткий пакет с красной окантовкой и сохранившейся печатью. Я тоже потянулся было к листам, но он велел наклониться и смотреть, не касаясь. Записи были сделаны не на моем языке, а Дроб читать не умел.

– Ладно, давай подождем, – наконец сказал он. – Скоро она явится.

– Сэмма, – добавил я.

– Сэмма, – согласился Дроб. – Или владелица этого добра.

* * *

В доме была лестница, в которой не хватало ступеней, так что ты мог лежать на животе и смотреть вниз на улицу, наблюдать, как женщина погоняет осла, запряженного в большую машину.

– Ты хотел знать, кто здесь сейчас живет? – спросил Дроб. – Странница. Я ее встречал.

– Где?

– На улицах. Она гостья. В доме я ее не видел, но она сказала, что остановилась здесь и это ее вещи. – Он указал на бумаги. – У нее был босс, но все испортилось. Он считал, что помогает ей, а сам толком ее не знал. И он не знает, что она здесь, наблюдает. Он спас ее от чего-то дурного, прошло много лет, и она вроде как была ему обязана, так она сказала. И долгое время все шло хорошо, пока кое-что не случилось, пока она не прочла все бумаги и не осознала, что все не так.

Я не поспевал за его речью и сомневаюсь, что Дроб сам понимал все, что говорит, скорее, пытался в точности повторить чужую кляузу. Кто бы здесь ни ночевал, декламировал Дроб, эта женщина пыталась кого-то найти. Не своего босса, нет, но того, кто за ним следит, кого-то с реальной властью. Чтобы передать ему доказательства преступления.

– Она могла читать инструкции. – Дроб тряхнул все еще зажатым в руке конвертом.

По его словам, этот человек с властью указывал на места, о которых Дроб пытался меня предупредить.

– В нашу сторону, – сказал Дроб. – Они идут, чтобы считать.

У меня в кармане завалялся мел, и я дал ему кусочек. Сжимая в левой руке бумагу с красной окантовкой, правой Дроб нарисовал лягушек в домах и людей с крыльями. Я нарисовал отцовские ключи, наш дом и отдельно – себя. Дождь прекратился.

– Сэмма что-нибудь придумает. Мы должны увести тебя отсюда.

Но я хотел остаться с Сэммой и Дробом в их доме на мосту.

Я проголодался, но сидел и тихонько наблюдал, как мужчины и женщины с южной стороны пьют из фляг.

– Насчет ящерицы, – вдруг зашептал Дроб, испугав меня. – Их кладут в бутылку совсем крохотными или даже еще не вылупившимися из яйца. Постоянно дают еду и воду и осторожно вытряхивают из бутылки дерьмо, и ящерица растет внутри, пока не становится слишком большой, чтобы выбраться.

Я уставился на него, но Дроб отвернулся.

– Я видел, как то же самое проделывают с рыбой. Наполни бутылку водой и брось туда малька. И слышал про такого зайца, но никогда не видел. Заяц в бутылке. – Наконец он посмотрел на меня. – Рот закрой.

Он не грубил, просто поддразнивал. Я чувствовал, как проясняется в голове.

А потом мы застыли, услышав скрежет и шелест металла, и выбежали на небольшой балкон в главной комнате. В самом ее центре, спиной к нам и лицом к сцене, стояла Сэмма с сумками в руках.

– Привет, – окликнул Дроб.

Но прежде чем она обернулась, кто-то другой крикнул: «Стоп!» И из тени вышел мужчина.

Опять мойщик окон с лентой власти. На один ужасный миг я решил, что это Сэмма его привела, но затем увидел ее ошеломленное лицо и понял, что он просто тайком за ней проследил.

За мойщиком явились еще двое: один из мясников в черном халате с кровавыми пятнами и полицейский. Настоящий полицейский с побережья.