Перемирие

Нет, крепость моя — прелестна, но я не нужна ей — на самом-то деле.

А ведь, в сущности, это было просто заброшенное место, где люди уже давно не жили. Еще не руины, но скоро вода и ветер вернут эти стены в круговорот природы. Как сказал поэт:

Все миновало,

Вечны лишь земля с небесами,

В брошенных залах

Деревья и травы растут.27

Наступила ночь. Я устроилась в маленькой комнатке. Еле нашла такую — с окном-то! Окна здесь были великим дефицитом, словно плоды лунного граната на наших южных ярмарках.

На широкую каменную кровать я накидала все, что нашла, — и плащи, и ветхие серые простыни, и даже пыльные гобелены, но все равно чувствовала холод, исходивший от камня.

От окна тянуло холодом. Как сказал поэт:

Появляется ветер,

Влетает в комнаты дома,

И подушку с циновкой

Он студит в полуденный час.28

Я не спала. Лежала, укрывшись своим плащом, а сверху еще двумя серыми плащами, и не спала. Просто лежала и смотрела в темноту. Окно было прямо передо мной, и в его правом углу висела яркая звезда.

Вороны говорили о чем-то. Внизу, кажется даже, за пределами крепости. Я чувствовала ветер в их волосах — странное, смешное ощущение.

Потом они расстались. И дарсай вспомнил обо мне.

Скоро слышны стали приближающиеся по коридору мягкие и тихие, словно бы крадущиеся шаги. Скрипнула открываемая дверь.

— Что такое? — спросила я негромко, поднимая голову.

— Ничего. Я тебя разбудил?

— Нет.

Ворон сел на кровать рядом со мной. Я перевернулась на спину и, повернув голову, посмотрела на него. Глаза его светились в темноте. Хотя я еще не спала, я чувствовала себя так, словно меня и впрямь разбудили. Он сидел и молчал, сияя на меня алыми глазами. Я тронула его за руку, и дарсай словно очнулся от своей задумчивости.

— Ничего, если я останусь?

— Зачем? — вырвалось у меня. Чтения мне не хватало, мне озвучка нужна была.

Ворон усмехнулся в ответ. Я быстро схватила его за рукав, когда он начал подниматься.

— Нет, оставайся, — сказала я виновато. Пальцы мои лишь скользнули по рукаву его рубашки. Дарсай встал и возвышался надо мной неясной темной фигурой.

— Не уходи.

— Да нет, я не ухожу.

Он прошелся по комнате, тихо ступая по каменному полу. Я следила за ним, приподнявшись и опершись на локоть. Тень заслонила ясную черноту окна. Наконец, я не выдержала.

— Ты так и будешь там стоять?

Мягкие шаги приблизились ко мне. Дарсай сел на край кровати, рука в перчатке прошлась по моим волосам.

— Дурочка ты все-таки. Так чего ты хочешь?

— Ничего.

— Совсем?

— Я не хочу ничего из того, чего не хочешь ты.

— Как-как?

В голосе его мне послышалась насмешка. Я прикусила губу, странно смущенная.

— Я знаю… знаю, что ты не хочешь этого… не можешь хотеть…

— Слишком стар, да? Ты многого не знаешь обо мне, тцаль. Очень многого.

И с этими словами он склонился надо мной. Его рука просунулась под мою шею, он приподнял мою голову и приник к моим губам. Он целовал — мои губы, мою шею. Широко раскрытыми глазами я смотрела в темноту над собой. Да, я многого не знала о нем, и этой ночью я поняла это сполна.

Проснулась я поздно. Было уже совсем светло. Белый холодный свет заливал маленькую комнату, в которой и мебели-то почти не было, только кровать и небольшой сундук в углу. Стены, с которых я содрала все гобелены, были голые — сплошной серый камень, даже без резьбы. В крепости стояла страшная тишина, как всегда бывает в давно покинутых домах. Где-то высоко-высоко над крепостью изредка вскрикивали птицы. Сонно потянувшись, я повернулась на бок и взглянула на дарсая, спящего рядом. Плащ сполз, открывая худые голые плечи Ворона; его рубашка валялась на полу. На смуглом предплечье белел старый шрам. Перегнувшись через дарсая, я потянула плащ и укрыла его. Одевшись, я встала и, бесшумно ступая, подошла к окну. И замерла.

Зима вступила во владение Севером. Двор покрыт был сугробами, снежные шапки лежали на вершинах утесов. Все бело было вокруг, не осталось острых углов — сглаженные очертания сугробов, мягкие линии, синеватые тени. Вот она — настоящая зима, вот как она выглядит….

— Что ты там увидела?

— Снег.

— Хорошая была ночь, — сказал он.

— Ты, правда, так думаешь? — вырвалось у меня, — Я думала, Вороны…

— Я не такой, как другие.

Я оглянулась на него. Дарсай сидел на кровати, свесив голые ноги и накинув на плечи плащ. Худое лицо его было насмешливо и довольно.

— О чем ты?

— Ты еще не поняла, kadre espero?

— Что я должна была понять?

— Если ты этого не знаешь, то тебе и не обязательно знать…

— Что ты несешь?

— Забудь.

Я подошла и села рядом. Положила руку на его голое колено. Дарсай обнял меня.

— Забудь, — сказал он, — Все это глупости.

И — смешно — я и впрямь перестала об этом думать. Много было странного, много случалось обмолвок, но я ничего не замечала, я была слепа, как летучая мышь. Так я открыла для себя вполне очевидную истину: любовь мешает работать, и секретным агентам не мешало бы быть бесполыми…

— Ты думал когда-нибудь, что будет, когда Перемирие закончиться? — сказала я вдруг.

Дарсай снял руку с моего плеча, потер обеими руками лицо.

— Думал.

— И что?