Перемирие

Наступило молчание. Словно что-то повисло между нами в пыльном воздухе, пронизанном солнечными лучами. У меня возникло странное ощущение, что это не я пришла к ней за сведениями, что это не мне она понадобилась, но я зачем-то была нужна ей. Она так странно, таким внимательно-изучающим взглядом смотрела на меня.

— Вы много знаете об Охотниках, — медленно сказала я.

Ее лицо, худое, с тонким невыразительными чертами, было абсолютно непроницаемо, только в глазах ее мне почудилась насмешка. Госпожа Лайса переменила позу, откинулась на спинку кресла, закинула ногу на ногу, сплела пальцы на колене и только потом сказала с деланной легкостью:

— Мне приходилось бывать на юге. Лет пять назад. Я искала вас.

— Меня? — спросила я, удивленная: мне показалось, что я ослышалась.

— Наследницу семьи Даррингов. После того, как Кукушкина крепость опустела, я подумала, что, если я разыщу вас и расскажу вам о вашем происхождении, вы…

— Я не помню, чтобы мы встречались, — сказала я, перебивая ее. Мне почему-то — почему? — не хотелось, чтобы она произнесла эти слова: "захотите вернуться".

Губы ее скривились.

— Я не нашла — вас, — сказала госпожа Лайса, — ваш отряд, но не вас. Мне сказали, что вы не вернулись с вылазки, может быть, погибли.

И тут я пропала. Куда-то провалилась на миг, как будто окунулась в воду с головой. Госпожа Лайса говорила, но я не слышала ее. На меня неожиданно нахлынули воспоминания о той вылазке, из которой я не вернулась и в которой, может быть, погибла, ибо я действительно в какой-то мере погибла там, часть меня, моей, тогда еще юной, души умерла — вместе с ним и с первой моей любовью. Я вдруг снова — как наяву — увидела залитую солнцем поляну, темную глянцевую зелень деревьев. Почувствовала легкий ветерок — совсем для летного солнечного дня, только тогда и бывает такой ветер, словно бы не дуновение, а дыхание. Этот ветерок нес сладковатый, смешанный с горечью, неприятный запах — запах горелой кожи. Я снова увидела светло-желтый, свежевытесанный столб, вкопанный посреди поляны, и высокого крупного мужчину, привязанного к столбу с высоко заведенными руками. Это… был последний раз, когда я видела его, самый последний, ибо невозможно свидеться с человеком после его смерти, а я так тоскую по нему… Последний раз. Он был без рубашки, в изодранных кожаных штанах, с грязными босыми ногами. Широкое загорелое лицо его было бледно, мокрые пряди светлых волос свисали на лоб, голубые глаза бессмысленно смотрели в такое же голубое небо. По небу плыли белые барашки облаков. Я увидела снова молодых харрадаев, высоких, сильных парней, совсем еще юных воронят — растрепанные, без кольчуг и шлемов, они суетились возле пленного, переговариваясь, и резкие звуки каргского языка, резкие звуки их оживленных, нервных голосов висели над поляной. А на самом краю поляны, рядом с теми кустами, в которых я пряталась, стояли три дарсая, высокие, тонкие, в черных шлемах и зеленых поношенных плащах. Они наблюдали за пыткой, за воронятами, которые суетились возле пленного Охотника. Учились. Тренировались. На том, кто был тцалем двенадцатого отряда Охотников. На том, кто был моим мужем. А я… я смотрела на то, как я его теряю. Слушала негромкий каргский говор. Дарсаи обсуждали качество пытки. И может быть, среди них был тот, кто спал сейчас на третьем этаже Ласточкиной крепости. И странно, что это кажется мне сейчас совершенно неважным. Я так любила его, боги, мне и сейчас больно думать о нем, но — почему, боги, почему? — я никогда не винила в его смерти Воронов. Он умер очень плохо, страшно умер, но я никого не винила в этом. И смерть его казалась такой нормальной, такой естественной — смерть Охотника от руки Ворона. Нет ничего естественнее в этом мире.

— Вы меня слушаете?

— Да, — сказала я, — я вас слушаю, но чего вы хотите от меня? Чтобы я вернулась? Я не вернусь. Прошлая жизнь, прошлая семья не имеют никакого значения для Охотника.

— О, да! Для вас имеют значение только те монстры, которых вы притащили сюда на хвосте.

— Откуда это слово — «монстры»? Откуда у вас вообще эта ненависть к нелюдям? Я не понимаю, ей-богу, этого, не могу понять, как ни стараюсь…

Госпожа Лайса выпрямилась. Она, в свою очередь, тоже была поражена.

— Не понимаете? — сказала она звенящим голосом, — Не понимаете?! Да все они — враги человеческой расы! — почти крикнула она.