Перемирие

Он ушел, а солнышко все светило мне в спину, мешая думать. Я окунула перо в чернила и подняла над чернильницей, наблюдая, как стекают с него черные блестящие капли. Господи, ну что же написать?

"Вороны в крепости Ласточки. Дарсай, два веклинга, хонг. На Севере чаще стали вспоминать о нильфах. Вероятно, визит Воронов связан все-таки с нильфами: они уклоняются от ответа на прямо поставленный вопрос, но и не отрицают. Это говорит о многом, не так ли?

Тцаль двенадцатого отряда"

Но я не упомянула о том, что дарсай покинул крепость одновременно с Марлом. И как они только в конюшне не столкнулись?

Я только успела запечатать письмо, как в комнату вошла Ольса. Хотя мы расстались всего час назад, мне показалось, что я не видела ее целую неделю, причем всю эту неделю она непрерывно билась в истериках и только сейчас смогла успокоиться. Она вошла очень тихо, совсем не так, как ходила обычно, и встала возле двери. Обычно бледное ее лицо стало совсем бескровным, только на скулах горели алые пятна. Не видно было, чтобы она плакала, глаза ее были сухи и на щеках не было следов слез. Ольса стояла, прижав руки к груди и тяжело дыша; несколько раз она порывалась что-то сказать, лицо ее оживлялось, приоткрывались губы, но тут же порыв ее гас. Наконец, она заговорила.

— Эсса, пойдем со мной.

Выражение ее лица и голос были таковы, что я даже не возмутилась на ее «Эсса», я даже не заметила, что она снова назвала меня этим именем. Но я не была встревожена, скорее просто удивлена: так можно удивиться, узнав, что у маленького глупого ребенка может быть большое взрослое горе. Ольса в моем понимании была именно таким ребенком, не способным на действительно сильные переживания и пребывающим в своем глупом и простом мире.

— Что случилось, Ольса?

Она прикусила нижнюю губу и просительно глянула на меня.

— Пойдем, пожалуйста.

Я вздохнула, отодвигаясь от стола, и встала.

— Хорошо, — сказала я, — Пойдем.

Ольса повернулась и исчезла за дверью.

Что бы там ни случилось, мое согласие пойти с ней явно ее подбодрило, и к ней вернулась уверенность движений. Слегка нагнув голову, Ольса пошла по коридору своим обычным широким шагом, не оглядываясь на меня и не заботясь о том, успеваю ли я за ней (я не успевала, где уж мне, коротышке). В пустом коридоре смешно звучали наши шаги: тук-тук, бум-бум-бум. Ольса свернула на главную лестницу и на миг отразилась в роскошном зеркале на лестничной площадке. Она была встревожена, но не забыла аккуратно приподнять подол платья, чтобы он не подметал ступени. Наконец, я не выдержала:

— Ольса, да что случилось?

Голос ее прозвучал неуверенно и сбивчиво:

— Я… ох, я не знаю, как сказать. Ты увидишь.

— Куда мы идем?

— К девочкам, — коротко сказала Ольса, но увидев, что я не поняла, пояснила, — К моим сводным сестрам.

Краем уха я слышала уже о том, что, кроме Ольсы и двух ее сестренок, которых я видела, у властителя Квеста есть еще дети, но не от матери Ольсы, предыдущей Зеленой властительницы, которая умерла десять лет назад, а от другой женщины, ставшей его второй женой. Меня не удивляло, что властитель Квест не вернулся в Орлиную крепость после смерти первой жены, ведь Ольсе, новой Зеленой властительнице, было всего одиннадцать, а ее сестренкам — по году. Не удивляло меня и то, что властитель Квест не уезжал и сейчас, когда Ольсе сравнялось двадцать: вряд ли Ольса способна была самостоятельно управлять крепостью. Но, в сущности, ни властитель Квест, ни его новая семья не имели никакого отношения к Ласточкиной крепости.

Поднявшись на четвертый этаж, мы свернули в полутемный каменный коридор, и острые каблуки Ольсы зацокали по каменному полу. Впереди прошла девушка в светлом переднике с тазом в руках, она поклонилась нам издали и исчезла за поворотом. Наконец, Ольса остановилась и отворила тяжелую дубовую дверь. В коридор хлынул поток света, и пылинки заплясали в солнечных лучах.

Мы вошли в большую светлую комнату, по виду детскую: на полу, покрытом пушистым сине-зеленым ковром, разбросаны были игрушки. Вдоль стены стояли четыре маленькие кроватки, покрытые кружевными покрывалами, на крайней кто-то спал. На стенах, обитых зеленым шелком, висели картины в деревянных рамах: яркие солнечные пейзажи, много света, много воздуха и зелени. Перед окном стоял небольшой письменный стол, и за ним на специальном стуле с высоко расположенным сиденьем сидела пухленькая светловолосая малышка лет трех, пожалуй, и самозабвенно болтала кисточкой в банке с водой. Звон по комнате стоял такой, словно она из-за всех сил размешивала чай. Перед ней на столе стояли фарфоровые баночки с краской и разложены были листы бумаги, поближе — чистые, подальше, на краю стола — уже законченные произведения. Весьма, кстати сказать, художественная мазня, всякие разноцветные кружочки и полосочки, в городах теперь ценят такую живопись, подобную той, какой занялся Ореда Безумный на закате своей жизни.