Перемещенное лицо. Триада

На стуле возле кровати лежала одежда. И белье. Дан, подгоняемый холодом, резко натянул на себя очень качественные штаны, отличную рубашку и не менее отличную куртку. Внизу лежала катана. Дан снова нежно погладил ножны, подумал и прицепил ее к ремню.

Он, несомненно, был во внутреннем городе. Ах да. Его милость. Раньше Дан считал, что светлость главнее милости. Впрочем, он много что считал. Что людей жечь нельзя, даже если они вампиры. И даже пороть нельзя. И уж точно нельзя заваливать на стол с целью вульгарного насилия. Его передернуло.

Все тот же старичок принес ему завтрак, подождал, когда Дан сметет все, что дали, и повел его куда-то. Для чего могло служить такое помещение, он не знал. Длинный, мрачный, пустой и холодный зал. Пустой в том смысле, что мебели в нем не было – стол да пара кресел у камина.

– Подойди, – приказали оттуда, – и сядь.

Дан подошел и сел. Вчерашняя милость.

– Можешь забыть о герцогине и тем более о похотливом бароне, Дан.

– Спасибо, ваша милость, – осторожно ответил он.

– Ты поедешь со мной. – Он щелкнул пальцами, и старичок, ловко ухватил левую руку Дана, нацепил на нее браслет: две черные полоски, а посередине – белая с гравировкой. – Отныне ты – моя собственность.

– То есть как? – возмутился Дан. Золотистые глаза уставились на него.

– Обыкновенно. Как, например, лошадь или перчатки. Хочешь попротестовать? Рассказать мне, что рожден свободным и это произвол? Ну, давай.

– Но я действительно рожден свободным, – довольно жалким голосом начал Дан, – хотя и не могу этого доказать…

– Смешно, – перебил его милость. – Тебе сколько лет – тридцать или около того? Ты выглядишь мужчиной, ведешь себя, как мужчина, а мыслишь какими-то романтическими штампами. Неужели ты еще не осознал, что родиться свободным еще не значит быть свободным?

Дан спросил язвительно:

– Это философия или напоминание мне о моем месте?

– Это философия. Твое место таково, каким его сделаешь ты.

– Будучи вашей собственностью?

– Почему нет?

– Такая философия мне и правда не по мозгам. Ну, отсталый я человек. Пришелец.

– Я люблю сарказм, когда он уместен. Но вот когда умный ведет себя, как дурак, не люблю.

– Падать ниц и лобызать сапоги? – осведомился Дан.

– А сумеешь? Подумай.

Дан честно подумал. О Гае, страдающем по милости идиотки с титулом и абсолютной властью. О Шарике, патрулирующем улицы. Об Алире Риенисе, с гордой осанкой восседающем на чахлой пожилой лошадке, и кто б сказал, что у него сломаны ребра и ключица. О Руде, стоящем на пороге конюшни с разинутым ртом – где-то в недрах бородищи посверкивали зубы. Философия на ум не шла, как, впрочем, и никогда прежде.

– Я не знаю, – сказал наконец Дан. – Я просто не знаю. В принципе, любого можно сломать, а я вовсе не герой.

– Боишься умереть?

– Естественно.

– А зачем же ты рвался навстречу мечу Люма? – хмыкнул его милость. – И зачем же демонстрировать готовность к бою, когда тебя хотят всего лишь высечь?

– У нас разное восприятие термина «всего лишь», – буркнул Дан. – Я не хочу, чтобы меня публично высекли и тем более публично поимели… не публично тоже не хочу.

– А лобызать сапоги хочешь?

– Я вообще не хочу, чтобы меня унижали.

– И готов умереть с оружием в руках, но не унизиться?

– Готов! – с вызовом бросил Дан, сильно сомневаясь в своей готовности. Она разомлела от крепкого сна, хорошего завтрака и огня в камине и никак себя не проявляла.

– То-то и оно, – глубокомысленно заключил собеседник и вдруг повернулся и возложил на Дана тяжелющий взгляд. Глаза, вообще-то карие, явственно отливали золотом. Дан не знал, что положено делать: падать ниц, то есть преклонять колено, или еще чего. И что хочет сделать, тоже не знал. Так что не отвел взгляд скорее от растерянности, чем от мужества. Его милость изволила усмехнуться и продолжить: – Есть ли у тебя сомнения в том, что Фрика рождена свободной? И правильно, что нет. А в том, что по сути она рабыня, сомнения есть? – Дан вспомнил, как стелилась герцогиня перед этим вот, как приседала и опускала глазки. – Вижу, что понимаешь. Рабство, друг мой, – это прежде всего состояние души. И пусть ты не осознаешь еще, что ты – моя собственность, но ты, плебей, смотришь мне в глаза, а Фрика не осмеливается. Ты жаждал смерти, лишь бы избежать позора. Ты дрался с лучшим фехтовальщиком в этих краях… Пусть плохо дрался, но без страха. Ты не побоялся публично предложить свою кровь вампиру… что, опять хочешь убить Фрику? Она того не стоит. Твой друг поправится. В жизни вообще много боли, но особенно много ее в жизни вампиров и эльфов.

– Ну предположим, герцогиня имеет рабскую психологию, а я душой свободен, – нагло сказал Дан. – И как это вяжется с тем, что она творит, что хочет, а я – ваша… перчатка?

– Обычно. Ничего особенного в этом нет.

– И выбора у меня тоже нет?