Перемещение

— Но и рабский ошейник носить не является моей мечтой, — сказала многочтимому отцу, и его заметно передернуло.

— Ты сгоришь. — Повторил он весомо.

Я, чтобы не подбирать правильных слов, просто спела ему пару куплетов из моей любимой песни. Только заменив в несколько слов на более подходящие к моей ситуации:

— Тот, кто сгорел, будет ярче светить,
Чем кометы, пролетающие над планетой.
Из пустоты без моей красоты
Не родится юности вольная птица.
Лечу над землёй,
Словно орёл, словно орёл.
Свечу над землёй,
Словно огонь, словно огонь.[1]

— Эта твоя вера? Твой Бог учит умирать молодой? — Пытливо всматриваясь мне в лицо, спросил Отец города.

— Моя вера вас не касается, Многочтимый Отец Оруэлла. А о своем Боге с ворами, похитившими меня из родного дома, я говорить не собираюсь. Если мне суждено погибнуть в этом автобусе, я приму свою судьбу с улыбкой. — Я не чувствовала той уверенности с которой говорила. Но даже измученной я не хотела быть ничтожеством, как Ксения Олеговна.

— При болях не улыбаются. — Возразили мне. — А гореть очень больно. — Отец города, почему-то, продолжил уговаривать меня покинуть автобус. Он обещал, что заберет меня в свою семью, где мне выделят самую простую и чистую работу, я буду его волей защищена от унижений и, самое главное, мне даруют исключительное право отказывать хозяину в близости, если оно по какой-то немыслимой причине будет мне неприятно.

От услышанных слов я даже потеряла дар речи. Многочтимый Отец города думал, что я буду рада его обещаниям? Я должна была радостно выпрыгнуть из автобуса, только потому, что мой ошейник будет чуть легче, чем у моих друзей?

В действительности Отец города открыл мне глаза на то, что меня ожидает. Раньше рабство для меня было лишь абстрактным понятием. Конечно, оно было связано с унижением и тяжелым трудом. Но я не примеряла к себе даже мысленно рабских кандалов. А сейчас я поняла, что рабство не только унижение и тяжелая работа, это бесправие, насилие над личностью — и все это хуже смерти.

— Мои рабы живут в довольстве. — Политик продолжал расхваливать житье своих рабов. — Никто из них не сбегал и не предавал меня. Они возносят молитвы за мою доброту и милосердие.

Мне показалось, что политика разнесет от хвалебных речей самому себе. А он продолжал говорить, какая счастливая доля меня ожидает на коленях в его доме. Я слушала его долго и внимательно. И не пожалела об этом, когда, уговаривая меня покинуть автобус, согласившись на рабство, политик случайно проговорился:

— Чтобы вытянуть эту гигантскую колесницу в наш мир, трём магам из моего рода пришлось объединить свои силы. И сейчас их жизни завязаны на тебе, как единственном живом существе в этом корыте. Если ты останешься в колеснице, ты сгоришь, и погибнут два великих мага.

— Почему два мага? — Спросила я. — Силу-то объединяли трое.

Отец города понял, что сказал лишнее, но на мой вопрос ответил:

— Старик Магикир погиб сегодня днем от ожогов. — Помявшись и траурно опустив голову, политик-рабовладелец повторил, что никто не винит меня в его трагической гибели.

И я поняла, что не я им нужна. Молодая рабыня, конечно, не была бы лишней. Но им важно вытащить меня из автобуса, потому что, умирая, я убью двух их магов. А одного уже отправила на тот свет, и смерть старика мне вряд ли забудут, чтобы они не говорили. А, по-моему, не справедливо, что умрут только три их мага, а они вместе с автобусом выкрали из моего мира больше двадцати человек. А Ксению Владимировну я даже не считаю, она в моем понимании уже не была пострадавшим человеком.

Но хоть так у меня будет возможность отомстить этим нелюдям, разрушившим столько жизней. Наши родители, братья, сестры, родственники уже не смогут жить, как прежде. Они же вначале не поверят в нашу пропажу, потом в панике начнут поиски. Все, кто может, поднимут свои связи, кто-то наймет детектива, большинство же будут штурмовать полицейские участки. Обзванивать больницы и морги. Пытаться собрать волонтеров, привлечь внимание журналистов и блогеров, чтобы поднять больше шума. А потом будет отчаяние, слезы, чьи-то родственники запьют, могут даже распадутся семьи. А мы в это время будем работать в каком-то Оруэлле? Нет! Я не буду рабой!

— Дева Кира Владимировна Соломина, — не зная, что творится в моей душе, продолжил Отец города можете вначале подать мне вещи, оставленные в этой колеснице. За спиной политика, как по волшебству, показались несколько мужчин. Неужели, пришли помощники, чтобы перенести вещи из автобуса в дом этого хитро-мудрого Отца города?

— Обойдешься! Мало того, что рабыню тебе подавай, — я неожиданно для себя самой перестала обращаться к этому мужику уважительно, — так еще и все мое имущество решил присвоить?

— Дева, я же объяснил тебе, что ты умрешь, оставаясь в колеснице. И погубишь последних сильных магов города Оруэлл.