Перелом

Прозвучало, правда, еще чье-то предложение дойти до Горыни и увести несколько небольших лодок мелких торговцев, что обретаются под Давид-городком, но его, тщательно взвесив, все же отвергли: слишком отчаянными слыли эти торговцы, связываться с ними себе дороже. Да и татьба тогда получается, а не воинский поход.

Отроки никак не могли на что-то решиться, все раздумывали да колебались. Слишком долго: если по-хорошему, им уходить надо было, а не на одном месте сидеть. Игнат уловил сомнения в голосе Касьяна, прозванного Карасем, самого старшего по возрасту, но никак не командира. И сам Карась, видимо, уже понимал: не его это дело – приказы отдавать, не ему вести. Оттого и медлил, и старался выслушать всех и решать с оглядкой.

Кто-то из мальчишек помянул боровиков, то есть жителей Борового хутора, верстах в десяти вверх по реке, и тут уже Игнат насторожился и заинтересованно прислушался. В этом Боровом обитали две немалые семьи некрещеных лесовиков из кривичей, занесенные в эти края неведомо как. С Ратным они не враждовали, но в родню не шли, хотя и с остальными соседями особо не роднились – особняком держались. Если парни учудят чего, с этими и без крови договориться можно: здесь они тоже пришлыми считались, хоть и жили уже несколько поколений, тем более, с сотней ссориться им не с руки.

Подробности мальчишеских соображений по части задуманного нападения Игнат уже не расслышал – отроки понизили голоса, перейдя от споров к деловому обсуждению, а посты ученики расставили толково, ближе не подберешься.

Вроде кто-то еще предлагал «сходить за добычей» на Хромую весь, но тут ратник только ухмыльнулся: пусть идут, ежели от собак побегать хотят – в Хромой веси собачки зна-атные.

Наконец, отроки договорились и, к полному удовольствию своего наставника, разошлись по двое – в разведку. И к Хромой веси, и вокруг озера – к Медогонам, значит. В том, что эти посланцы вернутся назад ни с чем, опытный ратник был уверен. А вот те, что направились по тропе, проходившей как раз мимо сидевшего в засаде Игната, похоже, шли к Боровому. Вот тут следовало разузнать все подробнее… Десятник пропустил их и пристроился в хвост.

Вторым шел Одинец, а ведущим – Талиня. Да так уверенно вел, что Игнат не усомнился, что парень здесь уже бывал, и не раз: так ходят по родной избе, а не по бурелому. И вокруг хутора по кругу обошли; не зная, той тропки и не найдешь. Да и сиял отрок как-то подозрительно, будто не в чащу к комарам на съедение топал, а на пироги торопился.

Шагов за полсотни до частокола, окружавшего лесной хутор, Талиня полез на елку. Забрался, словно дома на сеновал, почти не останавливаясь, и сразу же на той же самой елке заверещала белка.

«И что дуре среди ночи надо? – удивился Игнат, но тут же досадливо сплюнул: Талиня, олух, вызывал кого– то, на этот раз подражая трясогузке. – Ведь знает же, что они спят по ночам, так нет… Вернемся – шею наломаю придурку!»

Пора было самому посмотреть, что там, за частоколом, происходит, и Игнат залез на дерево неподалеку.

Вовремя: дверь избы открылась, и на крыльцо выскочила девка в одной рубашке, только на плечах что-то темнело – видать, платок накинула. Дверь, однако, не закрылась, и через малое время из нее выглянула уже баба. Девка, правда, ни на что внимания не обратила, поспешила к калитке и о чем-то заговорила с подошедшим туда же отроком.

Баба же, особо не высовываясь, немного послушала и спряталась в избу, потихоньку прикрыв за собой дверь.

«Ну, будто так и надо. Ха! Придется Ваське Жердяю откуп за невестку готовить. Он-то об этом знает? Что-то не слышал я таких разговоров, а ведь это уже серьезно, – прикидывал десятник, потихоньку сползая со своего насеста. – Выходит, породнятся все же боровики с ратнинцами, тем более, если девка догуляется да затяжелеет. Но главное – сопляки точно сюда пойдут, и сомневаться теперь нечего».

О чем там щебетали влюбленные, Игнат и слушать не стал – сам таким был, и не так давно… Эх! Пора в Ратное, а то мальцы и вправду долю добудут, себе на шею.

Уже по свету ввалившись во двор Луки и угодив прямо к столу, Игнат, подкрепляясь после бессонной ночи от щедрот рыжего десятника, рассказал тому о ночных приключениях. Своих и отроков. Оба посмеялись, но сердечные дела Талини и у рыжего десятника вызвали нешуточный интерес: дать урок соплякам, а заодно и привязать к Ратному две немалые семьи и заполучить дружественное поселение – дело серьезное.

– Тишка! – позвал Лука племянника и, дождавшись, пока тот ввалится в горницу, распорядился:

– Пойдешь сейчас к Лехе Рябому, он должен как раз ко мне собираться – уговаривались мы с ним вчера. Ну так вот, поклонишься ему со всем уважением да скажешь, что ко мне идти не надо, по-иному сделаем. Пусть берет Василия Жердяя – того, что у него в десятке состоит, и оба к старосте во двор идут. Дело до них есть. И не сболтни там лишнего, знаю я тебя! Говори, что сам не ведаешь, что да зачем, только дядька Лука велел. Понял? Ну, давай бегом! – и, дождавшись, когда племяш убежит, снова обратился к Игнату, доедавшему кашу с мясом: