Перелет

— Дело не в Берлине, мы едем к фюреру, — спокойно объяснил Чатаи. — Приготовь список наших заявок и рекламаций. Немцы не выполняют поставки многих товаров, я хочу им об этом напомнить.

— Господин министр, — заметил я, — мне уже приходилось бывать у Гитлера с вашим предшественником Вильмошем Надь-Надьбацни. На аудиенции фюрер говорил, говорил, говорил… Когда же кто-нибудь пытался вставить слово, Гитлер тут же его перебивал и снова начинал тараторить сам. В конце беседы он между прочим спросил, есть ли у нас просьбы, пожелания, а на утвердительный ответ нашего министра обороны Гитлер небрежно предложил передать список Кейтелю. Список-то мы передадим, но только будет ли из этого толк?..

А пожеланий и просьб у нас было предостаточно. За нашу сельскохозяйственную продукцию в обмен на поставки сырья, продукцию нашей военной промышленности мы рассчитывали получить необходимую нам продукцию, как это и предусматривалось соответствующим соглашением. Что хотело получить министерство обороны? Разумеется, вооружение и боеприпасы, радары! Но в последнее время немцы все реже и реже выполняли свои обязательства. Нельзя сказать, чтобы они перестали серьезно относиться к своим обязанностям, просто-напросто они были не способны их выполнять…

Мы заключали соглашение, а немцы срывали поставки. Кстати, в круг моих обязанностей входил учет всего, что недопоставила нам немецкая сторона, что поставляется с опозданием и что, несмотря на наши неоднократные напоминания, немцы поставить были не в состоянии. На эту тему мы неоднократно вели беседы с немецким военным атташе, он соглашался, обещал, однако мы быстро убедились, что он — non putaren,[17] при наличии желания не имеет возможностей.

Когда я все это рассказал Чатаи, он пришел в ярость. Он разозлился на меня за то, что я счел пустой тратой времени составление списка. Как я посмел заявить подобное?

Но я не сдавался, продолжая отстаивать свою точку зрения…

— Хорошо, раз ты упрямишься, оставайся дома!

Прекрасно. Между прочим, я никогда не понимал, зачем мне надо сопровождать министра повсюду. Однако такова была традиция: флигель-адъютант всегда и повсюду должен быть рядом с министром обороны. Приказ есть приказ, всю ночь я проработал над составлением меморандума, а утром передал его Чатаи. Без всяких изменений он так и повез его из Клейсхейма…

Но что же все-таки происходило на заседании Совета короны? Присутствовать на нем я, разумеется, не мог. Но по рассказу Чатаи кое-что знал об этом.

В это время все надеялись, что (вне зависимости от того, кто поедет к Гитлеру) нам удастся договориться с немцами о возвращении на родину находившихся к северу от Карпат, в Галиции, Подолии и Волыни так называемых «венгерских оккупационных войск». Пытался этого добиться и Хорти, которому и министр обороны, и начальник генерального штаба докладывали, что в результате быстрого продвижения вперед частей Красной Армии наши соединения могут вскоре оказаться вовлеченными в боевые действия. У них же практически не было противотанкового вооружения, а это не давало венграм никаких шансов выстоять в серьезном бою. Они были заранее обречены на верную смерть. К тому же немцы, используя наших солдат в арьергардных боях, добивались лишь одного — чтобы те задерживали красноармейцев на три-четыре часа, дальнейшая судьба венгров их не интересовала.

Однако необходимо было все-таки решить вопрос о том, кто поедет к Гитлеру.

Каллаи заявил: ехать к фюреру — самоубийство. Он считал, что если в Клейсхейм поедет регент, страна останется без верховного главнокомандующего, который имеет право принимать решения в кризисных ситуациях. Ведь было неясно: вернется ли Хорти из этой поездки или нет? Так сформулировал Каллаи в своем выступлении сложившуюся ситуацию. Премьер-министра поддержал министр внутренних дел Керестеш-Фишер. Он добавил: покинуть страну накануне важнейших событий равносильно преступлению. Их внимательно выслушали. Потом настал черед Сомбатхейи. Начальник генерального штаба почему-то решил, что все хотят отправить к Гитлеру его. Он сказал, что согласен ехать, получив соответствующий приказ, однако не уверен, достаточно ли весомым будет его слово на приеме у Гитлера для того, чтобы вернуть домой венгерские дивизии. С Гитлером вести переговоры очень трудно. Тут Сомбатхейи стал взывать к тщеславию регента: «Только вы, ваше высочество, способны вести с Гитлером переговоры на равных, но уж никак не я!» Потом взял слово Гици: «Господа, мы хотим добиться от немцев уступки, не так ли? Значит, мы не должны раздражать их! Раз Гитлер изъявил желание встретиться с вашим высочеством, надо ехать вам! Отказ регента приехать в Клейсхейм будет выглядеть как дипломатический выпад, причем по отношению к Гитлеру, поскольку он исходил бы от главы нашего государства. А таким путем мы вряд ли чего-нибудь добьемся от немцев!»