Перекресток в Никодимске

    Жанна на секунду задумалась, закусив нижнюю губу. В младшей школе за эту привычку её дразнили «Заинькой», однако в старших классах остроумная девочка могла так резко ответить шутнику, что никто не рисковал называть её иначе, чем по имени. Девочка понимала свою ошибку, но никак не хотела признать свою неправоту, природное упрямство клокотало внутри и стремилось вырваться наружу бурным потоком. Жанна бросила взгляд на доску, где был написан вопрос, и резким тоном спросила:

— Но ведь вопрос звучит как «Государственные реформы Петра I»? Я и не должна была писать обо всех, например о приказе бороды брить и прочих мелочах. Мой ответ — именно про государственные реформы, а церковь — не государство, вот я специально и не стала отвечать.

    Ксения Олеговна удивлённо посмотрела на Жанну. Очевидно, она никак не ожидала, что с первого урока ученики так яростно будут вовлекать её в дискуссии на исторические темы. Пустой журнал ещё не мог дать никакой информации об успеваемости, но перед ней сейчас явно была отличница и первая ученица в классе, возможно, претендующая на золотую медаль. Сама мысль даже о рядовой четвёрке в начале года была для неё мучительным оскорблением, с которым просто так смириться нельзя.

— В результате реформы Петра Великого церковь фактически стала частью государства, ещё одним государственным институтом, своеобразным «министерством по делам души»,— спокойно парировала учительница.— Учитывая колоссальное влияние религии на тогдашнее общество, получение контроля над церковью — очень важный и прогрессивный шаг государя императора. Пётр очень чётко разделял веру и церковь: как говорится, богу — богово, а кесарю — кесарево. Так что не упомянуть эту реформу было никак нельзя. Я могу поставить пятёрку в журнал, если для тебя это важно. Но ты должна осознавать свою ошибку, чтобы в будущем исправиться.

    Жанна снова покраснела. Карьера разведчика-нелегала была ей строго противопоказана, поскольку на лице за долю секунды проступила вся гамма эмоций. Губы нервно сжались в тонкую линию, и через мгновение, справившись с приступом гнева, девочка гордо сказала:

— Нет, спасибо, не нужно. Четвёрка так четвёрка; такого больше не повторится. Можно идти, если нет других заданий?

— Подожди пять минут до звонка,— примирительно улыбнулась учительница.— Не хочу, чтобы ты без дела болталась по школе.

    Жанна коротко хмыкнула, села на своё место и принялась копаться в рюкзачке, а учительница вернулась к доске.

    Миша, до этого внимательно следивший за этой сценкой со своей второй парты, вновь уткнулся в свой не слишком исписанный листок. Он в очередной раз почувствовал себя не в своей тарелке. Да и с местом не повезло: сидел бы на один ряд левее, получил бы вопрос о завоевательных войнах Екатерины II, о которых он хоть что-то помнил. Суворов, Ушаков, Измаил… что-то там с Польшей и Крым; в общем, с горем пополам ответил бы, хотя и без дат. А вот внешняя политика Александра I казалась Мише тёмным лесом. Из того периода он помнил, да и то в общих чертах, только Отечественную войну 1812 года и битву при Аустерлице, упомянутую в романе Толстого.

    «Александр I был против Наполеона и организовал… организовал, как её там, „антинаполеоновскую коалицию“?.. Нет, коалиция была против Гитлера, а против Наполеона как-то не так… чёрт, хоть убей, не помню. Что-то там про союз с Англией, а потом… потом…» — мысли в голове крутились вокруг да около, внятной картины так и не получалось. Хотелось попросить листок хоть с какими-нибудь вариантами ответа, но смотревшая чёрным вороном новая учительница такого шанса им не дала. В итоге после звонка Миша сдал листок с тремя сиротливыми предложениями про союз с Англией и антинаполеоновскую коалицию, отчетливо понимая, что заработал первую в этом году двойку. Впрочем, по лицам одноклассников можно было предположить похожие чувства: контрольную работу на первом же уроке никто не ждал, и подобный поворот событий выглядел как турецкий «удар в спину».

    Всю перемену класс наперебой ругал новую училку за наглость, беспредел и произвол, а также строил предположения относительно её прошлого. За стиль одежды ей тут же придумали кличку «Чёрная дыра», которая в течение пары минут сократилась до просто «дыры», ярко подчеркивая всеобщее неодобрение. Дискуссия бушевала перед уроком по алгебре и продолжалась она ровно до появления в кабинете Виктории Филипповны, старой учительницы математики, пользовавшейся в школе огромным уважением.

    Последние тридцать два года она отдала школе и даже учила многих и многих родителей нынешних школьников, всех до единого помня по лицам, именам и школьным прозвищам. Обладала плотным телосложением, носила огромные роговые очки и безупречную  прическу.  Она часто улыбалась и никогда не повышала голос, однако на её уроках всегда царила абсолютная тишина.