Перекресток одиночества-4

Обезьяны куда выгоднее для тюремщиков. Они не станут плести заговоры, не будут бояться дергать за третий орудийный рычаг и их вполне можно посадить в каждый крест небольшой группой. Если там будет несколько фертильных особей, то вскоре в кресте родится новое поколение – и уже собственные родители обучат их великому священнодействию с рычагами. Тогда крест превратится в условно автономный мирок с собственным населением и наградной системой обеспечения питанием. Не надо никого освобождать за сорок лет. Сплошные достоинства и никаких недостатков.

Хотя стоп…

Едва подумал о достоинствах, как прорва мелких, но досадных негативных мелочей обрушилась на мой разум инопланетного изобретателя велосипеда.

Я мыслил слишком высоко и глубоко. А порой надо «поскрести» мозгом по самой поверхности и сразу получишь кучу правильных ответов.

Вряд ли те же обезьяны станут разрубать и выбрасывать мертвые тела сквозь решетку туалета.

А будут ли они по назначению пользоваться самим туалетом, не гадя при этом внутри жилой зоны?

Смогут ли шимпанзе самостоятельно оказать себе первую медицинскую помощь в случае травмы или болезни?

Что насчет ментальной стойкости в условиях замкнутого каменного мешка?

Ну и один из самых возможно главных резонов я озвучил вместо приветствия сразу же, как только въехавший в подсвеченные зеленым ворота вездеход остановился на площадке рядом с парой других машин. Я озвучил его, пожимая руку высокому старику в длинном меховом пальто и высокой шапке:

- Обезьян мало, а вот людей как грязи. И их пропажи никто не заметит.

Старик удивленно на меня уставился:

- Чего?

- День добрый – улыбнулся я и радушно оказался на открытую дверь салона – Прошу. Можно начинать модернизацию.

- Я Виккентий.

- Иноккентий?

- Виккентий! – сердито поправил меня старик – Виккентий Маралов. Старший над автомастерской и гаражом.

- Охотник – представил и я.

- Да наслышан уже – на этот раз в его голосе звучало одобрение – Чайку выпьешь крепкого? Только учти – он здешний до последней травинки. Я своей теории не изменю и точка!

- И что за теория? – с искренним интересом спросил я.

- А теория проста – раз мы теперь здешние, то и потреблять должны только и только здешнее! – отрезал старик, сердито сверкнув глазами – Организмы наши постоянство любят!

- Чай буду – кивнул я, косясь на пугающе знакомую стеклянную клетушку у одной из стен рядом с внутренней дверью – Офис ваш?

- Кабинет! – чеканной категоричности в голосе Виккентия резко прибавилось – Рабочий кабинет и никак иначе. Проходи, Охотник, проходи. Нам так и так познакомиться поближе надо – раз уж вместе отправляемся.

- Хм… - я невольно остановился и задумчиво покачал головой, смотря на крепкого старика – Мы с Михаилом Даниловичем не так догова…

- А мне плевать о чем вы теоретики там теоретизируете! – буркнул Виккентий, даже и не подумав придержать шаг – Вездеходы здешние тоже ломаются. Шестерни встанут посреди снежной пустыни – что делать станешь, Охотник?

- Эм…

- Починишь здешний движок? Трубу стальную наспех залатать сможешь? С проводкой жильной разберешься?

- Эм…

- Заходи. Да дверь за собой прикрой – подытожил старик, первым входя в свой «рабочий кабинет и точка» - Обговорим детали…

- Обговорим – произнес я куда более мирным и тихим голосом.

За секунду до этого сказавшаяся усталость и банальный голод заставили меня вспылить. Я называл это ощущение «голодной сварливостью», когда любая даже самая мелкая причина становится поводом для вспыльчивой грубости. Я вовремя спохватился и сделал себе мысленный выговор. Давненько со мной такого не случалось – последний раз дней за пять до того, как я получил толчок в спину и угодил в летающую тюремную камеру. Но тогда причиной было больше похмелье, чем голод.

Стянув куртку, я поймал взглядом указующий кивок владельца помещения, повернулся к углу и… удивленно замер, пораженно хлопая глазами. В углу высилась высокая напольная металлическая вешалка. Стойка, идущие кругом в два этажа металлические крюки, способные выдержать даже самую тяжелую одежду. Но меня впечатлило другое – вешалка была очень изящной и даже вычурной. А еще она блестела золотом.

- Позолоченная бронза – усмехнулся понявший мое удивление Виккентий – Стиль Людовика какого-то. Выкована уже безымянным русским умельцем где-то в середине девятнадцатого века. Там внизу табличка приварена – уже позднее. Написано про девятнадцатый век и стиль.

- А здесь-то как она оказалась? – задумчиво спросил я, силясь представить себе ситуацию, в которой кто-то мог держать в руках явно тяжелую конструкцию и его в этот момент толкают скажем в спину…

Стоп…

Это я вполне легко себе смог представить. Воображение тут же нарисовало какой-то музейный склад, заставленный ящиками и такими вот вешалками. Человека в сером или зеленом рабочем халате, собирающегося вынести вешалку в зал или просто перенести в угол. Тут его толкают в спину, он делает единственный роковой шаг и… Дальше понятно. Да по-другому и быть не могло – разве что вместо музея вешалка стояла в квартире какого-нибудь ответственного партийного работника.