Читаем переКРЕСТок одиночества 2 полностью

А затем помчались вскачь. Вот он уже подросток. И родители смотревшие на причуды и мечты мелкого сынишки со снисходительностью вдруг забеспокоились. Какая еще нахрен Арктика? Обалдел? Ну уж нет! Сначала — одиннадцать классов образования. Затем достойный горный институт с броней от никому не нужной армией — зачем два года жизни терять на глупости вроде муштры? Чушь! Во время института можно и жениться. Чтобы к двадцати годам уже иметь сына или дочь — чем быстрее отстреляешься и наплодишь потомков, тем быстрее воспитаешь, а затем и освободишься.

В общем — родители имели свои планы на программу жизни младшего сына. А всего в семье было пять сыновей и дочь. Родители имели немалый опыт в переубеждении упертых отпрысков. И преуспели — сумели сломить сопротивление младшего и любимого, направив его путь в другую сторону. Горный институт, военная кафедра, девушка, брак. Все сбылось по их мечтам — мечтам родителей. Сын был рядом, девушку они ему подобрали отличную и тихую, не гулящую, квартиру выбить помогли быстро. Все! Живи сын! И можешь не благодарить за свою счастливую жизнь от и до спроектированную любящими родителями.

И Андрей жил. Он по-прежнему читал и перечитывал книги и журналы о полярных исследованиях. Собирал библиотеку. Жил мирно с женой. Завел детей. Старательно воспитывал. Жизнь текла… нет… жизнь уже не текла. Жизнь утекала. Он отчетливо понимал — с каждым годом у него все меньше возможностей осуществить свою мечту. Одна из немногочисленных отдушин — пешие долгие походы по лесам, вылазки в горы, зимняя рыбалка, ночевки в дрожащих на ветру палатках, уха в котелке над костром, звуки гитары, громкие и веселые песни взрослых мужиков — в чьих голосах звучала горечь о несбывшихся мечтах. Они не стали героями. Не стали исследователями. Они обычные работяги живущие обыденной жизнью рядовых граждан…

Так текла жизнь.

Текла вплоть до момента, когда к одиноко сидящему у небольшого костерка на высоком речном берегу Андрею вдруг не подошел невысокий улыбчивый мужичонка, что вежливо представился Сашкой и поинтересовался насчет клева. Есть ли? Андрей лишь махнул рукой и не стал объяснять, что он здесь не ради рыбалки. Это лишь предлог, чтобы стылым осенним днем вырваться из душной квартиры в пронизанный свежестью уголок дикой северной природы. Что, сидя на берегу он не сводит глаз с северного направления. Что он, взрослый уже мужик, прикрывает глаза, пьет чай из жестяной кружи и продолжает грезить…

Он не стал объяснять…

Или?

Андрей вдруг понял, что мужичонка Сашка уже сидит по ту сторону костерка, прихлебывает горячий чай и внимательно слушает исповедь разошедшегося вдруг Андрея…

А Андрей не сдерживался. То есть вообще шлюзы прорвало. Из него перло и перло все то, что накипело за долгие годы тихого накаленного бульканья под плотной закрытой крышкой терпения и внешнего спокойствия. А тут прорвало… и пошел изо рта даже не кипяток, а поперла черная пена, этакая накипь, которую никто и никогда не убирал. Ведь он все держал в себе. Все булькало под крышкой. Он лишь с улыбкой кивал на очередное требование мудрого отца и всегда отзывался на не менее властную просьбу матери. Он кивал и на просьбы жены. Всегда соглашался помочь коллегам. Никогда не спорил с начальством. Он жил так как его просили.

Ведь он тот самый идеал — солнечный улыбчивый рубаха-парень, надежный верный муж, отличный сын всем на зависть.

Что у такого может быть на душе? Да ничего кроме светлой радости.

Но…

Но!

Ведь он никогда не хотел такой жизни! Никогда мать вашу! Никогда!

Он никогда не хотел жить по такому скучному рабочему и домашнему распорядку! — да еще и выстроенному не им самим!

Он никогда не мечтал о ранней женитьбе, не собирался заводить детей до тех пор, пока тридцать пять не стукнет.

Почему именно в тридцать пять? Да черт его знает! Хотя тут легко — ровно столько он собирался жить исключительно для себя. Говорят же — дай парню нагуляться, не тащи в ярмо, ведь из него потом не вырваться. А ему не дали. Может гулять до тридцати пяти холостым да свободным и чересчур, но ведь даже попробовать свободы не дали. Может он откусил бы пару годков холостяцкой неуютной жизни — и сплюнул бы с презрением, сам бы к семейному уюту со всех ног бросился. Но ему попробовать не дали!

Его втиснули в чужую мечту о ровной повседневной жизни, где ничего и никогда не случается.

Его… его втиснули в чужую жизнь!

И даже сейчас, сидя здесь на высоком берегу тихой реки, в безлюдном месте, он не чувствует себя свободным. Ведь туго натянуты связующие с семьей нити. Ведь скоро уже пять пополудни и в это время он всегда включает осточертевший гребаный мобильник и сам же поочередно отзванивается жене и матери — чтобы не беспокоились. Ведь это нехорошо — давать повод для беспокойства. А ничего что ему уже столько лет, что этому другие уже должны ему звонить, а не он им? Но нет. Он звонит. И даже детям звонит — и ровным, чуть ворчливым, но добродушным тоном любящего отца осведомляется о их делах…

Черт!

Ему постыла эта жизнь!

Перейти на страницу:

Похожие книги