Пригнувшись, Интеллигент шарахнулся в сторону. И стал, хоронясь за корявым грушевым стволом. Он сделал это вовремя! Едва лишь он спрятался – о ствол, сотрясая его, звонко цокнула гиря кистеня. Удар был меток; он пришелся вровень с головой. С ветвей посыпался мелкий древесный мусор, запорошил Игорю брови и ресницы.
Помаргивая и щурясь, Игорь выглянул из-за ствола; подбросил нож и ловко поймал его за лезвие. И затем метнул во врага.
Голубовая сталь сверкнула в лучах. – прочертила блещущую, ломаную трассу – и с коротким свистом вонзилась в правое плечо Брюнета.
Брюнет охнул, приседая. Лицо его исказилось, завяло. На рукаве обозначилось густое рыжее пятно.
Но все же враг был жив! Игорь выругался с досадой. Он целил в горло – и промахнулся. Такого с ним раньше не бывало. Причиной всему, вероятно, был сор, просыпавшийся в глаза…
Брюнет был жив. Мало того, ранение, видимо, не подкосило его и не сильно ослабило. Он держался, действовал! Здоровой левой рукой он нащупал нож – резко рванул его и высвободил со стоном.
Теперь опять игра пошла в его пользу. Фортуна и впрямь улыбалась этому стукачу! Обретя дополнительное оружие, он наступал на Игоря – шел к нему, рыча от боли, всхлипывая и шумно дыша. А Игорь был беззащитен; был с пустыми руками.
Существует старая босяцкая заповедь: тот, кто пользуется ножами – должен иметь их несколько. С одним ходить нельзя. Необходим запас. Он бывает необходим в самых разных обстоятельствах, в том числе – и в таких вот, как сейчас… Игорь понимал свою ошибку. И чувствовал, что она – непростительна.
Но все же надо было что-то делать, как-то выкручиваться… Единственно правильное решение – бежать – представлялось Игорю невозможным, противоестественным. Нет, бежать он не мог! Он должен был отомстить за друга. Отомстить сурово, по всем правилам. И таким образом, как бы оправдаться перед ним и перед своей собственной совестью.
А Брюнет приближался… Пользоваться кистенем он, по счастью, не мог; правая рука его бездействовала, висела плетью. Зато в левой – льдисто и жутковато – светилось узкое жало ножа.
Игорь напружинился, подобрался весь, готовясь к схватке. Невольно подался назад. И задел ногою что-то твердое. «Камень», – подумал он. Быстро глянул вниз – и увидел кольт Хмыря.
Вернее, не кольт – а платок. Револьвер был прикрыт им наполовину. И именно эта деталь – белое пятно – прежде всего бросилась Игорю в глаза.
Лишь в следующую секунду разглядел он вороненый, масляно поблескивающий ствол и краешек рубчатой рукоятки. Мысленно возблагодарив судьбу за нежданный этот подарок, Интеллигент присел, схватил кольт. Мгновенно сорвал с него платок. И поднял голову.
Брюнет стоял уже над ним.
От Игоря его отделял теперь один шаг – один только шаг! Что-то хрипло выкрикнув, Брюнет шагнул, занес нож. Узкое голубоватое лезвие сверкнуло и приблизилось… И, уклоняясь от удара – падая на спину, – Интеллигент торопливо нажал спусковой крючок.
Нажал – и потом еще раз. И еще.
Он стрелял в ненавистное, судорожно кривящееся лицо, в хрипящий рот, в широкий шрам, пересекающий бровь; стрелял до тех пор, пока лицо это не исчезло, не растаяло в пороховом дыме.
И было видно сквозь дым, как Брюнет попятился и согнулся – словно бы сломился надвое. И медленно, грузно осел наземь.
Над кущами сада заметалось гулкое, дробное эхо. Крича и путаясь в листве, взмыла из кустов стая птиц. Затем пришла тишина.
Игорь поднялся и с минуту стоял, держа в руках закопченный, еще не остывший после стрельбы револьвер. Он и сам еще не остыл, был весь на пределе…
Брюнет лежал на боку, неестественно скорчившись. Нож выпал из его руки и поблескивал в мятой, орошенной кровью траве. А поодаль – темнело недвижное тело Хмыря.
«Ну, вот и все, – мысленно сказал, обращаясь к другу, Игорь, – вот все и кончилось. Я сделал, что мог! И ты прости меня, Костя. Я был виноват перед тобой. Виноват дважды. В первый раз – потому что не поверил. Заподозрил в предательстве, а значит, сам тебя предал… И еще потому виноват, что не спас, не помог. Но теперь все в порядке. Брюнет прикончен. И мы с тобой квиты».
Игорь сильно потянул воздух сквозь сцепленные зубы. Передохнул, успокаиваясь. Он отомстил, расплатился с врагом! – и сознание выполненного долга принесло ему сейчас неизъяснимое облегчение.