Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри «попаданца»

– Поверьте, когда у нас будет достаточно патронов, они станут царить на поле боя! Но уже сейчас каждый наш полк имеет по две такие установки, которых нет у вас!

«К нашему великому сожалению! – подумал Моро. – Будь у меня эти самые пулеметы, то ваш Суворов не смог бы прорвать ряды моих войск дикими казаками! Патроны, патроны, но где же их взять? Нужен капсульный состав, а вы, сир, – он поежился, чувствуя взгляд Петра между лопатками, – нам его ни за что не продадите, как тем же пруссакам. А без патронных ружей мы не сможем победить, и Гош, и Жубер это хорошо понимают, только зря солдат положим!»

Несмотря на мрачные размышления, Моро старался держать лицо непроницаемым, он уже боялся русского монарха с его дьявольским, другого слова и не подберешь, умением читать чужие мысли.

– Я не хочу видеть французских солдат за Рейном! И за Пиренеями тоже – все же тамошний король мне родственник, да и владения за океаном имеет обширные. Германцы должны остаться в нынешнем состоянии, и как можно дольше. Объединение тевтонов в единое государство я не приемлю, и неважно, под чьей эгидой оно бы могло произойти. Италия ваша, генерал, как и те земли, куда вышли французские войска. Но славяне – наши братья и по крови, и по языку! И мы вместе должны убедить Австрию поступиться! Эти условия непременно должны быть приняты Гошем, по всему остальному мы можем договариваться. Мир так велик, генерал, посмотрите на эту карту, – Петр сжал до хруста кулаки, – и единственным препятствием стоит Англия!

Моро чуть ли не задохнулся от острого приступа ошеломляющей радости – о лучшем исходе переговоров он и не мечтал, отправляясь в Петербург. Царь дал намного больше, чем в Париже рассчитывали. Но теперь нужна осторожность, чтобы не спугнуть капризную Фортуну!

– Ваше императорское величество, – осторожно начал генерал, – от имени консулов Французской Республики я уполномочен вести с вами переговоры! То, что вы, сир, великодушно предложили, вполне подходит для заключения между нашими странами договора, основанного на сердечном согласии…

Моро тщательно подбирал русские слова, ощущая себя словно в горах, идущим по узкому карнизу и страшащимся сорваться вниз, в бурлящую реку, на острые камни. Такое состояние он уже испытывал не раз – во время Итальянских походов, когда его войска не раз переходили через Альпы.

Второй консул вот уже пять лет со всем рвением изучал русский язык. Полгода в плену, а потом со специально нанятым учителем из российского посольства, который, смущаясь, весьма огорчил генерала тем, что речь, мастерски освоенная с помощью казаков и суворовских гренадеров, – не совсем русский язык и в приличном обществе, особенно в присутствие дам, ею лучше не пользоваться.

Но сейчас, как назло, те первые слова, что он выучил, сами лезли из горла, и Моро прилагал отчаянные усилия, чтобы не перейти на родную французскую речь, которой русский император владел превосходно. Вот так и шла их двуязычная беседа, где стороны показывали свои лингвистические способности.

– На сердечном согласии? Постойте, генерал… – император неожиданно перешел на русский, отчеканив, – «Антанте корриаль» и есть «Сердечное согласие»… Как вы удачно нашли слово, ваше превосходительство! Пусть наш союз и станет Антантой, лишь бы второй раз, вернее, первый, на те же грабли не наступить!

– На грабли? Но зачем нам наступать на сельскохозяйственный инвентарь, ваше величество?

– Наступать незачем, генерал, – Петр хмыкнул, – но остерегаться все же нужно! Это я так про Англию аллегорично выразился!

– Простите, сир, я не понял сначала! – Моро сиял. – Если мы вместе начнем воевать с британцами, то, думаю, рано или поздно мы победим…

– Последнее меня категорически не устраивает – война слишком скучна, если тянется долго. Да и дорогим удовольствием становится. Поэтому давайте решим с вами, генерал, как нам быстрее реализовать первый вариант!

Часть первая «Правь, Британия, морями»

День первый 28 июня 1802 года

Гостилицы

Яркий, ослепительный свет ударил сквозь веки вспышкой фотоаппарата, направленной прямо в лицо чей-то умелой рукой. Петр непроизвольно отшатнулся, крепко зажмурившись, не в силах проморгать глаза. Ему даже показалось, что он полностью потерял зрение.

«Я ослеп?!»

Накатившаяся на душу и разум паника вкупе с холодным и липким потом сковали тело ледяным пленом. Но тут же в голове застучали малиновыми переливами церковные колокола – динь-дон, динь-дон, динь-дон…

Бу-ум!!!