Перехлестье

Тихо одевшись, новоявленный супруг беззвучно вышел из комнаты. Некоторое время он стоял возле закрытой двери, осмысливая произошедшее. Осмысливать не получалось, потому что перед глазами недвусмысленно мелькали воспоминания о предыдущей ночи. Хотелось даже махнуть на все рукой и вернуться обратно – в теплую постель к неслышно дышащей женщине. Но… по чести сказать, он побоялся. Что, если ее поступок был продиктован жалостью? Или – того хуже – крепкой вишневой наливкой? Что, если, проснувшись, она не пожелает больше ни видеть, ни слышать мужчину, с которым легкомысленно провела ночь?

Он не хотел, чтобы она неловко оправдывалась или чувствовала себя глупо. Не хотел, чтобы всю жизнь стыдилась его, словно какой-то позорной тайны. Пусть решает сама. Потому что, пока никто ничего не знает, у нее еще есть возможность сделать вид, будто ничего не произошло. Он это поймет и не осудит. А она сможет устроить свою жизнь, не нося до смерти клейма любовницы мага.

Поэтому Грехобор спустился вниз, устроился за столом в самом дальнем углу, который давно облюбовал, и уставился на свои сцепленные руки. Хоть и не хотелось тешить душу напрасными мечтами, но маг вновь и вновь проговаривал про себя такое дикое, такое чужое слово – муж.

– Йен, прости меня.

Звучание давно забытого имени резануло слух, и маг вздрогнул, поднимая глаза на Милиану.

Она села за его стол, устраиваясь напротив:

– Йен, я… я ужасно соскучилась.

Васькино туманное утро

Никогда. Больше. Не буду.

Василиса лежала с закрытыми глазами. И повторяла про себя эти четыре слова, будто буддистскую мантру. А потом еще и разразилась положенным в данном случае протяжным: «Ом-м-м-м…»

Только это уже была не мантра, а стон страдания.

Иногда она приподнимала тяжелые веки, и, казалось, будто они скользят со скрипом. Да что ж за день сегодня! Издеваются, что ли, в небесной канцелярии? Это же надо было такое солнце включить…

Ой, голова… Ой, все остальное…

Ну, зачем, зачем пила эту гадость? Ведь знала же, что будет. Дело в том, что у Васьки, мать которой страдала пристрастием к спиртному, была суровая непереносимость алкоголя. Бокал пива или стопка водки наутро превращали девушку в медузу – желеобразное дрожащее существо полупрозрачного типа и тошнотворной внешности.

А воспоминание о том, как она запуталась в собственной нижней рубашке, заставило незадачливую соблазнительницу и вовсе впасть от стыда в кратковременную кому.

М-да, эротический пассаж явно удался. Поддала наливочки, ошиблась комнатой, разделась, уснула поверх ничего не подозревающего мужика, потом полезла к нему в объятия, дыша «духами и туманами», а в самый решительный момент и вовсе запуталась в смехотворных остатках одежды. Как только он вообще на нее посмотрел? О, ужас… Наверное, просто сжалился над пухлой пьяненькой дурехой.

Сжалился. И тут же в памяти всплыли подробности минувшей ночи. А также взгляд, полный голода и восхищения. Подсознание, измученное алкоголем, услужливо напомнило, как маг на Ваську смотрел, и что последовало за этим осмотром. О-о-о… Даже похмелье отступило. Потому что ну очень хотелось снова почувствовать все заново.

Ну, ничего. Сейчас поправим здоровье, припудрим носик, подождем, пока с лица сойдет отпечаток подушки, вернем романтическую свежесть, и…

Держись, чудище окаянное! Живым не уйдешь.

Василиса скатилась с кровати, кое-как привела себя в порядок и осторожно прокралась на лестницу.

Ой, только бы никого не встретить!

Как хорошо, что маг ушел. Если бы она с такой физией проснулась рядом с ним, есть подозрение, что вместо восхищенного взора получила бы вопль ужаса, после чего была бы незамедлительно придушена подушкой.

Тихой мышкой крадучись по скрипучей лестнице, Васька радовалась про себя тому, что посетителей еще не было, вот только…

– Мили, прекрати убиваться. Я живой, здоровый, хватит лить слезы.

Грехобор. Повитуха.

Ох, как Лиске хотелось подойти, схватить вертихвостку за косы… Но представив себя – помятую, опухшую, с торчащими во все стороны космами на фоне этой аккуратненькой, чистенькой, нежненькой дивы… Брр. Они рядом будут смотреться, как стюардесса элитного авиарейса и кондуктор старого ЛиАЗа на маршруте Пупыкинск – Заволокино. Это не говоря о том, что нынче утром Лискиным видом можно доводить людей до инсульта.

Поэтому тихонечко. Мимо. Мышкой. Сейчас поправим здоровье, пригладим волосенки, затянем потуже шнуровку корсажа, чтобы отыскать талию, возьмем сковородку побольше. И вот тогда… Сначала, конечно, надо Грехобору настучать, чтобы не беседовал с сомнительными красотками, а потом… бой будет страшным. Пока же пусть щебечет, птЫчка, недолго ей осталось.

Зария, отмерявшая муку на хлеб, застыла, созерцая прошмыгнувшую в кухню стряпуху.

– Ты захворала? – спросила чернушка шепотом.

Васька мысленно застонала, понимая, что не зря предусмотрительно кралась вдоль стен.

– Чем помочь?

– Бульончику бы… – жалобно всхлипнула никудышная пропойца и смиренно сжалась на лавке между квашней и ведром. – А еще веревку и мыло. Помоюсь – и в горы…