Перехлестье

И в этот самый миг, когда девушка была столь близка к отчаянию, теплый ветерок мягко коснулся ее спины, и голос, памятный до дрожи, до судорог в горле, прошептал на ухо:

– Зария-а-а-а…

Она рывком развернулась и наконец увидела того, кого так долго ждала. Какие усталые у него были глаза! Он казался старше, чем прежде, лицо осунулось, а в уголках рта залегли горькие складки. И никого на всем свете не было красивее этого мужчины, с робким ожиданием глядящего в ее глаза.

– Глен! – Девушка повисла на нем, прижавшись всем телом, слыша стук его сердца, ощущая тепло его кожи и силу его рук, сомкнувшихся на ее талии. – Почему? Почему так долго? – Зария отстранилась, обхватив лицо мужчины ладонями. – Я…

– Прости… – Глен перехватил ее руку и поцеловал. – Быстрее не получилось. Это не так-то просто – заново родиться. Прости.

– Нет, – помолчав, покачала головой Зария и залилась краской. – Ты слишком неубедительно просишь…

Дэйн заметил брата, сидящего в тени дровяника, раньше, чем об этом сказал его дар. Это обрадовало и успокоило Волорана. Магия истончалась. Скоро ее совсем не останется, и все забудут когда-нибудь, что дэйны, маги и колдуны были живыми людьми, а не образами из старинных преданий. Разрушатся от времени святилища, зарастут травой и станут просто камнями. Мир сделается проще.

– Ты чего не рядом с женой? – спросил дэйн.

– Она спит. – Взгляд Грехобора потеплел. – Ну, я и ушел, чтобы не разбудить ненароком. Знаешь, до сих пор не могу поверить, что она… и я…

Старший брат хмыкнул:

– Понимаю. Наверное, нет-нет, а боишься к ней прикоснуться или думаешь, что спишь?

Йен кивнул, а потом, задумчиво глядя куда-то в пустоту, сказал:

– Она всегда тебя любила. С того самого момента, как первый раз увидела. Не думал, что такое бывает.

– Что? – Брови Волорана поползли вверх.

– Милиана жила только тобой. Она говорила о тебе постоянно, о том, что ты скажешь или как поступишь, о том, когда придешь, о том, какой ты. И она сияла, стоило тебе оказать ей даже самый незначительный знак внимания – мимолетно кивнуть или просто посмотреть в ее сторону.

– Зачем…

– Но ты ее не любил. Я был в этом уверен. И ей об этом сказал. Дэйны не умеют любить, – Йен повернул голову и посмотрел на брата. – Она была красивая. А я глупый. И проклятый дар искажал чувства… Я ведь с самого начала знал, что во мне она видит и ищет тебя. Но потакал этому. То ли ее жалел, то ли себя…

– Прекрати.

– Тогда, в переулке, когда она умирала и спросила, есть ли у нее шанс, она не про меня спрашивала, а про тебя. И я снова солгал. Сказал, что шанс есть.

Дэйн закрыл глаза.

– К чему ты это говоришь?

– И той ночью, когда ты пришел и увидел ее спящей у моих ног… я тоже солгал. – Грехобор с болью посмотрел на брата. – Она не хотела оставаться со мной. Она ушла бы к тебе не раздумывая. Но она боялась. Боялась, что тогда я озверею еще больше, боялась моей силы, боялась меня. Потому и молчала… знала, что, если я сорвусь еще раз, остановить меня не сможет уже никто. Ты погибнешь. И я тоже.

– Ну и зачем ты мне это теперь говоришь?

– Мои грехи некому забрать, – задумчиво произнес Йен. – Но ведь можно раскаяться и попытаться начать жить по-другому. Правильно. Не ломая жизни другим. Я сказал тебе правду. Что с ней делать – решай сам.

Волоран молча поднялся и пошел прочь. Свистнул, призывая своего фадира. Скакун повиновался неохотно, его связь с человеком терялась, он уже мог бы и вовсе не подчиняться, но… он привык к этому двуногому, привязался…

И когда всадник забросил себя на могучую спину, благородное животное затрясло головой, выражая радость от встречи.

– Я думал назвать тебя Сингом, – поглаживая сильную шею, негромко сказал Волоран.

И фадир согласно захрапел, притопнув копытом.

Синг. Неплохо. Ему нравится.

…Они добрались до места глубокой ночью. Черные горы на фоне серого неба казались кучевыми облаками. Перехлестье опустело. Громады храмов выглядели безжизненными и мертвыми. Люди покинули это место. Не все, но большинство. Волоран спешился и хлопнул Синга по холке, отпуская. Но тот прянул ушами и лишь отошел на несколько шагов, давая понять, что улетать пока не собирается.

Волоран нерешительно стоял перед крохотным домиком с покосившимся резным крылечком. В одном из окон едва теплился свет. Из трубы вился тонкий дымок. У входа шумела листвой старая акация.

Когда мужчина толкнул дверь, та не скрипнула, но половицы жалобно застонали, угадав чужака. Милиана сидела на старом сундуке, завернувшись в одеяло. На столе над плошкой с водой, потрескивая, горела лучинка.

– Ты похудела еще сильнее, – заметил Волоран. – Что такое еда, помнишь еще?

Девушка вздрогнула, услышав его голос, и испуганно обернулась.

– Дэйн…

– Волоран, – поправил ее гость. – Почему ты не ешь?

– Не хочу.

– Почему?

– Не хочу, и все.

– Почему?

– Хватит!

– Что? Я задал простой вопрос.

Этот холодный голос заставил Милиану теснее закутаться в одеяло.

– Я не хочу есть.

– У тебя тут ничего нет, тебя звали обратно. Зачем ты осталась на Перехлестье?

Она запрокинула лицо, с ненавистью глядя в равнодушные глаза: