Он разочарованно смотрел на Деке, который явно не рвался развивать эту тему.
Джон откинулся на спинку кресла, внезапно лишившись всех сил, веры и надежды. Мозг оцепенел от отчаяния. Он беспомощно взглянул на Деке.
— У вас вообще есть хоть какие-нибудь идеи, шериф?
— Я еще огляжусь, порасспрошу людей. Как я уже говорил, сегодня, во второй половине, я встречаюсь с адвокатом Трея. Задам ему вопрос о компаньонах Трея, чтобы выяснить, кто в принципе мог сделать такое.
— А его адвокат знал, где остановился Трей?
— Но его адвокат также знал, что тот при смерти.
Деке услышал в голосе Джона прилив надежды, прочел его мысли. Пристыженный этим, Джон сказал:
— Хорошо. Адвоката из подозреваемых вычеркиваем. Как представителю духовенства, мне вообще претят такие мысли, но я горю желанием спасти мальчика от тюрьмы, а его мать — от бесчестья.
— Это как раз понятно. — Деке отхлебнул свой чай.
И снова Джон уловил ледяную нотку отчуждения, что было совсем не похоже на Деке, который всегда держал себя с ним подчеркнуто дружелюбно и уважительно. Он ехал сюда в надежде на теплое рукопожатие, а ему вместо этого подставляют холодное плечо. Что-то здесь явно не так.
— А почему вы вдруг пришли на мессу в пятницу вечером, шериф? — Этот вопрос вырвался у него сам по себе, но независимо от того, был он принесен на крыльях ангела или на вилах дьявола, Джон все равно не мог отделаться от странного ощущения, что появление Деке в церкви Святого Матфея в день убийства каким-то образом связано со смертью Трея.
Деке сделал вид, будто занят укладыванием газетных вырезок в аккуратную стопку.
— Теперь это уже не имеет значения.
— Как раз теперь
— Это не имеет никакого отношения к данному делу.
— Позвольте мне судить об этом.
Деке прервал свое занятие с вырезками и мрачно взглянул ему в глаза.
— Поверьте, вы бы сами отказались судить об этом, если бы узнали, о чем речь.
Джон встал. Он знал Деке давно и уважал этого человека как никого другого, но не мог уйти отсюда, не выяснив, что скрывается за этим строгим взглядом. Он уперся руками в стол и наклонился, придвинувшись к Деке почти вплотную.
— Если это касается меня, Трея, Уилла или Кэти, я должен знать, шериф.
— Вы пожалеете о том, что спросили, отче, а я пожалею еще больше, если отвечу на ваш вопрос. И я тем более не стану отвечать, если не буду уверен, что то, что я вам скажу, не выйдет за пределы этой комнаты.
Джон снова тяжело опустился в кресло.
— Говорите, — выдохнул он.
Деке отодвинул кресло от стола, вытянул ноги и, сплетя пальцы, положил руки на свой заметный живот.
— Ну хорошо. Возможно, это единственный шанс получить необходимые мне заверения, чтобы успокоить совесть старого полицейского.
— Какого рода заверения?
— Заверения в вашей невиновности. А теперь помолчите, и я расскажу вам то, что мне известно и о чем я догадался в минувшую пятницу, после того как Трей уехал. Я обнаружил на чердаке дома Мейбл чучело рыси. У нее не было передней лапы — той самой лапы, которую я нашел под столиком для пикников во дворе дома Харбисонов 4 ноября 1985 года, когда вел расследование по делу повешенного сына хозяев.
У Джона отвисла челюсть, его побледневшее лицо застыло, глаза в глазницах замерли. Казалось, его парализовало, но при этом он отчетливо воспринимал все, что происходило вокруг. Часы где-то в доме глухо пробили одиннадцать. Для его ушей бой часов звучал подобно похоронному звону, под звуки которого его ведут к месту казни.
Деке продолжал:
— Лапа эта находится в коробке для вещественных доказательств в управлении шерифа округа Керси вместе с электрическим шнуром, который был использован в качестве удавки, и несколькими порножурналами, обнаруженными у ног подвешенного тела Донни Харбисона. Там же находятся и другие предметы, собранные мною тогда, включая мои записи и протоколы допросов свидетелей, — лежат себе, дожидаясь того дня, когда появится улика, доказывающая, что Донни умер вовсе не от автоэротической асфиксии.
Во взгляде Деке не было снисхождения, он не приглашал гостя к обсуждению, даже если бы Джон был в состоянии что-то говорить. Темные тени все-таки догнали его. И смерть Трея от этого не уберегла.