Перед прыжком

— В прошлом году осенью, после неудачной охоты под Бронницами, мы с Яном Эрнестовичем по дороге домой заезжали к Крумингу на завод — выпить чаю. У него настоящий, крепчайший чай! Такая редкая прелесть… Круминг — земляк Рудзутака, тоже страстный охотник, не раз приглашал нас с Яном Эрнестовичем поохотиться в тех местах. Так вот, по моим впечатлениям — это вполне порядочный человек. Конечно, далекий от нас человек, но думаю, неспособный на грязные заговоры. Не только у меня, но и у товарища Рудзутака сложилось именно такое мнение, а он знает Круминга чуть ли не с детства. Вы знаете, — добавил Ленин с подкупающей, почти ребяческой искренностью, — о человеке судишь не только по его собственному поведению, но и по атмосфере в семье. А у Круминга — очень милая, по-настоящему интеллигентная семья. Хрупкая, болезненная жена, знает несколько языков, отличная музыкантша. И две девочки. Прелестные существа! В такой семье дурное не вырастает…

— Я верю, — спокойно сказал Дзержинский, любуясь чуть порозовевшим от доброго волнения лицом дорогого ему человека. — Именно такие сведения имеются и у нас.

— Ох уж эти глаза и уши Чека! — с улыбкой заметил Владимир Ильич. — Все им известно!

— К сожалению, далеко не все.

— Гм… да, конечно. Но кое-что все-таки есть?

Став серьезным и снова привычно зашагав по кабинету, Ленин вернулся к прежнему разговору:

— В тот день, во время чаепития, не помню уж, в какой связи, Круминг довольно нелестно обмолвился по поводу каких-то неблаговидных действий мистера Гартхена. Мне даже показалось, что этим он как бы предупреждал нас с Рудзутаком. Давал нам понять, что на заводе не все в порядке в смысле отношения к советским законам. Может быть, и в самом деле Гартхен шпионит? Или связан с белым подпольем? Кстати, кроме Гартхена он называл еще каких-то Бублеева и Верхайло. Что это за господа?

— Точно еще не выяснено. Если не ошибаюсь, первый из них — сбежавший откуда-то полицейский или жандармский чин. Знакомый адвоката Мак-Кормиков Воскобойникова.

— Правдоподобно! Иначе с чего бы Гартхен приблизил к себе русского и украинца? У него, как известно, все более или менее ответственные должности занимают лишь американцы, немцы, французы и прочая, прочая…

— Из русских есть еще потомок князей Урусовых, супруг бывшей фрейлины Пламенецкой.

— А этот в какой же роли?

— Начальник транспортной службы.

Ленин неудержимо расхохотался:

— Князь стал специалистом по заводскому гужевому транспорту? Ну и как?

— Кроме лошадей, — с улыбкой пояснил Дзержинский, — в его ведении состоят еще две грузовые машины и директорский лимузин.

— И он со всем этим справляется? Гм, гм… любопытно! — Ленин вновь рассмеялся. — Наконец-то сиятельный князь нашел себе хоть какое-то полезное дело! Как хотите, но русский аристократ в роли конюшенного у американцев — это забавно!

Все еще улыбаясь, Владимир Ильич некоторое время молча шагал по кабинету, потом вдруг живо повернулся к Дзержинскому:

— А что, если так? — В карих глазах его мелькнули веселые огоньки. — Не съездить ли нам с Яном Эрнестовичем к его земляку еще раз? Круминг совсем недавно опять приглашал поохотиться в тех местах. С егерем Лихачевым, рабочим его завода, приятелем моего сменного шофера Плешкова, я в прошлом охотился дважды, и, помнится, этот егерь тоже отзывался о Круминге хорошо. «Свойский господин», говорит. Так вот, почему бы мне, — совсем уж серьезно, хотя веселые лукавинки еще поблескивали в его глазах, как бы вслух подумал Ленин, — почему бы не согласиться и не провести одно из воскресений с господином Крумингом? Поохотиться и кстати в самой непринужденной обстановке побеседовать с этим «свойским» господином насчет отправки «его» рабочих в Сибирь?.. Ей-ей не плохо! Оставить их с Рудзутаком с глазу на глаз, пусть побеседуют… а? Вы как полагаете?

4

Владимир Ильич впервые встретился с Крумингом еще в самом начале 1918 года, когда шли переговоры об оставлении завода в руках Мак-Кормиков. Но это была встреча с буржуазным специалистом, с американцем латышского происхождения, приехавшим тогда в революционную Россию с группой доверенных лиц чикагской компании, настроенной отнюдь не доброжелательно по отношению к большевикам. И несмотря на то, что лично Круминг произвел на Владимира Ильича впечатление порядочного человека, желания узнать его поближе, естественно, не возникло. Будет добросовестно выполнять условия договора — хорошо, а сам по себе — интереса не вызывает.

Договор был подписан, Круминг уехал из Петрограда в Москву, на завод, и вскоре забылся. Лишь два года спустя он опять оказался в поле зрения Владимира Ильича, когда кое-кем в партийных кругах Москвы, в том числе и ЦК, вновь был поднят вопрос о недопустимости существования в самом центре страны такого крупного частного предприятия.