Перед грозой

Однажды он отказался открыть дверь своей комнаты, уверяя, что в эту минуту его осаждают тысячи женщин, они хотят попасть к нему в хор; а когда на третий день дверь взломали и его самозаточение кончилось — Аполлон в страшном гневе бросился на своих врагов, и пришлось снова надеть на него смирительную рубашку; вошедшие увидели, что стены комнаты покрыты огромными рисунками, изображавшими женщин в неописуемых позах, что повергло в уныние монахов, опекавших заведение; до сих пор здесь еще не наблюдалось столь извращенного безумия, столь навязчивого и неудержимого. Последние выходки несчастного были еще неизвестны дону Альфредо. Воспользовавшись том, что его на какой-то миг оставили без надзора, Луис поранил себя — у него появилась мания самоубийства.

— Ах, сеньор священник, не стану скрывать перед вами моих чаяний: пусть господь возьмет к себе моего бедного мальчика, если уж нет никакого излечения его недугу. Разве я дурно поступаю, желая ему смерти? Представьте, каково его положение, если даже я, отец, думаю об этом. И чего можно желать на моем месте! Столько надежд было у нас, когда бог дал нам единственного сына! Разве он не был умным? Вы это знаете хорошо. По-моему, никого не было лучше него, и не подумайте, что меня ослепляет родительская любовь. Кто мог так прекрасно говорить? Вы помните первые его годы в семинарии, как тогда его там превозносили до небес. И там уповали, что это будет еще один святой Августин или святой Фома. Он преисполнял нас гордостью, — торжественный акт, награда за успехи. Если бы я мог, я отдал бы тысячу моих жизней, чтобы облегчить его положение! Но теперь — пусть лучше умрет! И пусть господь накажет меня. Какое наказание тяжелее нынешнего? Временами я думаю, что это не мой мальчик, а сам дьявол. Мне стыдно об этом говорить, но он — чудовище. Если бы вы его видели! Господь не захочет, чтобы вы его увидели. И пусть никто не видит его таким. Разве не лучше, если бы он умер? Вы знаете, что нужно для того, чтобы отец пожелал смерти сыну, сыну единственному, который мог бы достичь не знаю каких вершин! С таким талантом! Сеньор священник, что я могу еще отдать богу, чтобы он облегчил его страдания? Свою жизнь и жизнь Кармен — уже почти всю — мы ему отдали. Если бы видели мою бедную жену, вы не узнали бы ее! Она стала жалкой старухой. За какие-то полгода она словно прожила сотню лет. А мое имущество? Почти все я потерял. Сейчас теряю даже свое родное селение. Что еще я могу отдать?

И бедный дон Альфредо снова стал в который уж раз твердить, что безумие его сына объясняется воздействием кометы и что есть надежда, что, как только комета исчезнет, его недуг отступит.

У дона Дионисио не хватало мужества прервать заставлявшее его содрогаться повествование, хотя он ужо чувствовал дурноту от нескончаемых ужасных подробностей, — столь велика была скорбь дона Альфредо, такое великое сожаление вызывали ого слезы в душе приходского священника, — однако больше он не в силах был выслушивать исповедь несчастного прихожанина.

— Верите ли, сеньор священник, что у той женщины хватило наглости разыскивать нас и пытаться пригласить к себе домой? Злодейка! Кармен пришлось высказать ей все, что она о ней думает, а эта женщина, представьте, сначала вроде была поражена, а потом оскорбилась, — это она-то, которая причинила нам такое горе, рассорила Вас со всем светом, заставила закрыть перед нами все двери, даже родственники Кармен не захотели с нами знаться. Нам пришлось выложить ей всю правду, чтобы поставить ее на место. Конечно, вы уже, очевидно, знаете, что эта гадюка пытается разыскать Габриэля, — желает, видите ли, облагодетельствовать его. Не иначе она и его хочет сглазить и погубить. В недобрый час Кармен пришло в голову пригласить ее провести страстную неделю в нашем доме, куда она приехала, чтобы разорить его! Не понимаю я, как это в Гуадалахаре она пользуется славой добродетельной особы, да, у нее ежедневно собираются сливки светского общества; передают, что даже сеньор архиепископ принимает ее приглашения; нет такой ассоциации, нет такого собрания, где бы она не подвизалась в качестве казначейши или председательницы. Если бы они знали, какова истинная суть этой женщины!