— Н-да, даже мурашки бегают от ответственности. — Он помолчал, и в голосе снова зазвучали ворчливые нотки: — А почему это, уважаемый командир, вы истязали меня на Земле и на Плутоне всякой ерундой, похожей на рыцарские доспехи, а в этом новейшем скафандре потренировать не догадались?
— В этом нет необходимости.
Соколов кивнул головой на иллюминатор.
— И стало быть, Игорь будет нежиться в свете звёзд, а меня вы запихаете в бронированные латы?
Лорка засмеялся.
— И вам не чужды веяния моды? Успокойтесь, со временем и вы облачитесь в такой же элегантный костюм. Но это потом. Сейчас перед вами стоит гораздо более важная задача.
— Какая?
Лорка оценивающе оглядел Соколова и, поколебавшись, ушёл от прямого ответа.
— Вам все объяснит Тимур. — Федор дружески прикоснулся к плечу эксперта. — Он ждёт вас в кают-компании.
— Готовы ли вы? Я собираюсь пригласить на встречу с вами нашего психолога-эксперта Александра Сергеевича Соколова.
Посланец, сидевший в кресле в свободной, очень человеческой позе, помедлил, точно проверял своё внутреннее состояние.
— Да, — проговорил он наконец, — я готов.
— Простите, но могу я предварительно задать вам несколько вопросов? Вопросов не очень лёгких. Но ответ на них позволит упростить общение с вами моих товарищей.
— Пожалуйста, — с некоторой запинкой согласился посланец и уже более уверенно повторил: — Пожалуйста, задавайте.
Корсаков задумался, формулируя вопрос.
— Полагаю, земная цивилизация — не единственная, с которой вы поддерживали односторонние, а может быть, и двусторонние контакты?
— Совершенно верно.
— Из вашей записи я понял, что наши цивилизации разделяет множество препятствий и труднопреодолимых преград. Это так?
— Вы не ошиблись. Их даже больше, чем вам сейчас представляется.
— Что же заставило вас, немидов, обратить внимание именно на человечество? Чем мы, люди, заслужили такую честь?
Опершись локтями на колени и уронив кисти рук, посланец долго вглядывался в лицо Корсакова. И Тимуру было нелегко сохранить невозмутимый вид под пристальным и неуловимым взглядом пустых глазниц.
— Может быть, отложить обсуждение этого вопроса на более поздний срок? — наконец спросил посланец.
— Почему?
Посланец замялся, обдумывая свой, очевидно, нелёгкий ответ. И в этот момент догадка, бродившая в мозгу Тимура, обрела наконец сознательные формы.
— Вы жалеете нас? — в упор, грубовато спросил он.
Посланец медленно откинулся на спинку кресла.
— Да. Мы жалеем вас, — сказал он и, несмотря на мягкость тона, в нем слышалось нечто уверенное, похожее на упрямство. — Но мы и восхищаемся вами.
Корсаков молчал, не зная, как реагировать на эту фразу, а посланец негромко, без эмоциональных нажимов и акцентов продолжал:
— Нас восхищает ваше неуёмное стремление к вселенскому самоутверждению, но мы скорбим, замечая, как вы наивны и беспомощны в бытовых, житейских делах. Нас трогает ваше упрямство, с которым вы пытаетесь сбросить бремя животного прошлого, но пугает странное бессилие перед грубыми голосами древних инстинктов. Мы понимаем и разделяем человеческую готовность к самопожертвованию во имя счастья других, но нас настораживает глухая вражда, которая вдруг и по мелочным поводам вспыхивает между отдельными людьми. Нас страшит тревожное соседство, в котором расцветает любовь и ненависть мужчин и женщин. Струны этих накалённых чувств спутываются иногда в такой клубок, что распутать его невозможно — его можно лишь рассечь или уничтожить, а за этой мучительной операцией всегда стоит трагическое потрясение. Как нам не пожалеть вас и не пожелать большей простоты и ясности в общении друг с другом? — Приглядываясь к погруженному в раздумье Корсакову, посланец добавил совсем тихо: — Мы понимаем — вы другие, совсем другие. Было бы глупо мерить ваше добро и зло, вашу радость и ваше горе нашими, немидскими мерками. Но разве можно запретить сострадать вам и восхищаться вами?
Глава 28
Соколов сидел напротив посланца невозмутимый, приветливый, с лёгкой улыбкой на круглом румяном лице, но такая раскрепощенность давалась ему нелегко.
Почти машинально обмениваясь с посланцем приветственными, самыми обычными фразами, Соколов вдруг профессиональной цепкостью подметил, что тот похож на Виктора Хельга. Сходство не было полным, далеко не таким, каким оно бывает, скажем, у родных братьев и сестёр, но некоторые «фамильные» черты просматривались хорошо. Со свойственной ему прямотой Соколов сказал об этом посланцу.
— Это вынужденный шаг, — ответил тот. — Мне приходится максимально экономить время, а копировать некоего конкретного человека проще, чем создавать обобщённый тип. Но у каждого человека я заимствую, в конце концов, то, что помогает мне понять человечество в целом.
— Так-так. — Соколов сцепил руки на животе и на секунду прикрыл свои голубые глазки. — Вы не обидитесь, если я задам вам несколько прямых и совершенно откровенных вопросов?
— Собственно, я и пригласил вас для этого.
— Вот как? — Соколов прямо, без улыбки, более того — очень серьёзно заглянул в глаза посланца. — Кто вы?