Перед бурей

И в 1905-07 г.г., и при большевиках он много колесил по России, — с чужими бумагами, переодетый, порою даже загримированный. За ним нередко велась настоящая охота. Бывало не раз, что полиция, — сначала царская, затем коммунистическая, — нападала на его след, устраивала засады и облавы, производила повальные осмотры целых кварталов. Особенно напряженной эта «охота за Черновым» стала в 1920 г., - после того, как его смелое выступление на митинге, устроенном московскими печатниками в честь делегации английских тред-юнионов, вызвало бурю восторгов в лагере свободных людей и привело в бешенство лакеев диктатуры. Десятками хватали людей, на которых падало подозрение в «укрывательстве Чернова». В начале 1921 г. автору этих строк пришлось познакомиться в Бутырках со старым большевиком-политкаторжанином (Воробьев из Кустпрома), который был арестован по делу «о сапогах Чернова»: у него нашли бесхозяйные сапоги, относительно которых был донос, что они служили Чернову и были сданы в Кустпром для починки…

Самому Чернову неизменно удавалось от этих облав ускользнуть, — часто в последний момент, когда казалось, что западня уже захлопнулась: один раз он выпрыгнул из окна второго этажа на людную улицу и был укрыт толпой; в другом случае ушел в солдатской шинели, как солдат-фронтовик, унеся к тому же с собою мешок с архивными материалами… помогала и огромная изворотливость, соединенная с никогда не изменявшим присутствием духа, умение найтись в критическую минуту, и счастливая, типично «русацкая» внешность, которая позволяла ему сливаться с толпой, выдавая себя то за крестьянина-середняка, то за мелкого прасола, то за солдата-фронтовика… В итоге за всю долгую жизнь, полную весьма рискованных приключений, Чернов был арестован только один раз: юным студентом, в Москве в 1894 г.

Но этот элемент большой подвижности в его личной биографии, наряду с разнообразием его теоретических и литературных интересов, с обилием внимания, которое он должен был уделять злободневным политическим вопросам и мелкой партийной полемике, не создает препятствия для определения подлинного места Чернова в большой истории идейно-политических исканий нашего времени. Надо только, для нахождения основных, определяющих линий его деятельности, оторваться от мелких деталей повседневности и с исторической перспективы бросить взгляд на ту эпоху, когда Чернов выходил на арену больших идеологических и политических битв.

Русское революционное народничество, получившее свое боевое крещение в битвах 1870-х г.г. после разгрома «Народной Воли» вошло в полосу жестокого идейного кризиса. Для этого народничества с самых первых его шагов на общественно-политической арене, со времен Добролюбова и Чернышевского, определяющую роль играло сочетание двух основных элементов: с одной стороны, в отношении положительного идеала всё народничество было западническим, т. е. не выдумывало никаких особенных идеалов для России, а субъективно полностью становилось в ряды общего социалистического движения Запада; с другой стороны, в вопросе о путях движения к этому идеалу равным образом всё народничество было самобытническим, и все его фракции, как бы они ни расходились в других вопросах, были объединены общностью веры в возможность для России, опираясь на общинные и артельные начала, развивавшиеся в ее деревне, миновать стадию капиталистического развития и придти к социализму своими особыми путями, более короткими и прямыми, чем пути Запада.

Только сочетание этих двух основных элементов, — принятие социалистического идеала Запада и вера в особенные, самобытнические пути к нему для России, — и создало то общественное явление, которое вошло в историю под именем революционного народничества.

Тенденции развития России, как они определились к началу 1890-х г.г., положили конец этой старой «двуединой» вере народничества. Было бесполезным продолжать спор о том, может или нет Россия миновать капиталистическую фазу развития. Капитализм уже пришел в ее действительность, уже стал фактором, определяющим пути развития. Отсюда — «кризис народничества» конца XIX века, когда многим казалось, что его «лебединая песня уж спета».

Эти прогнозы оказались неверными. Хоронить народничество было еще рано. Наоборот, оно шло навстречу периоду блестящего расцвета, связанного с эпохой 1905 г., - и этот расцвет неразрывно связан с именем В. М. Чернова. На первом съезде партии с.-р., в январе 1906 года, его председатель И. А. Рубанович, подводя итог работе съезда по принятию программы, говорил о Чернове, как о «молодом гиганте», который вынес на своих плечах весь труд по разработке этой программы. Пересматривая глазами историка факты прошлого, мы должны признать, что в этих словах не было преувеличения. Скорее можно говорить об обратном: Чернов вынес не только труд разработки программы, — он наложил вообще настолько сильную печать своей индивидуальности на всю идеологию народничества начала XX века, что весь этот период в истории последнего вообще следует называть «черновским».