Перед бурей

После разгона Учредительного Собрания. - Восстание на Волге. Чехословацкий легион. - Фронт Учредительного Собрания. - Уфимское Совещание и образование Директории. Переезд Директории в Омск и переворот адмирала Колчака. - Второй разгон Учредительного Собрания

Глава двадцать четвертая:

Мой отъезд в Москву. - Наша легализация как политическая провокация.Нелегальная жизнь в Москве.- Приезд Гоца в Москву. - Приезд английской рабочей делегации и собрание печатников.- Нелегальный отъезд из России.

B. M. ЧЕРНОВ

(19 ноября 1873 - 15 апреля 1952)

Среди лиц, сыгравших большую роль в освободительном движении народов России, имя Виктора Михайловича Чернова, недавно скончавшегося изгнанником в Нью-Йорке, займет одно из наиболее заметных мест.

Родом из самарского Заволжья, из крестьян теперешнего Пугачевского района (в годы детства Чернов слушал не мало изустных преданий о временах Пугачева, имя которого жило в народной памяти, окруженное ореолом мученичества за народное дело), Чернов еще на школьной скамье, в конце 1880-х гг., примкнул к революционному движению, с самого начала выбрав для себя место на его народническом фланге, опорным пунктом которого, еще со времен Чернышевского, был Саратов, - город, в гимназии которого молодой Чернов "грыз зубами гранит классических наук".

С юных лет на взгляды Чернова, - как это не раз подчеркивал он сам, сильное влияние оказывал Михайловский, "властитель дум" революционной молодежи 1870-х годов. Отсюда вышла привычка определять Чернова, как "ученика Михайловского". В этом определении много верного, - но оно недостаточно. Чернов действительно учился у Михайловского, - и на следы влияния последнего, при чтении Чернова приходится наталкиваться очень часто. И всё же определение Чернова, как "ученика Михайловского", и неполно, и неправильно: Чернов "учился" далеко не у одного только Михайловского, - и он вообще был не только чьим-либо "учеником". Мы еще недостаточно отошли от событий последних десятилетий и мы еще очень мало занимались их научным изучением, а потому нам трудно ставить объективные диагнозы, но теперь ясно, что Чернов уже занял свое особое, - и весьма значительное, - место и в истории русского {6} народничества, и в общей истории российской общественно-политической мысли, и в большой истории России XIX-XX веков.

Это место значительно, - и именно поэтому его нелегко определить одной формулой: слишком широк был круг интересов Чернова, - слишком разносторонней была его деятельность. Про Чернова часто говорили, что он "разбрасывается", берется за слишком многое, - ив этом упреке, несомненно, имелась доля правды. Он, действительно, интересовался слишком многим и был, действительно, чисто по-русски расточителен в своих силах, всё стремился изучить, всё соглашался взваливать на свои, действительно, крепкие плечи... Точно и вправду он был убежден, что судьба отпустила ему не одну и даже не две, а целый десяток человеческих жизней, и у него на всё хватит времени! Философ, социолог, экономист, историк, критик, публицист, знаток литературы и поэзии, и сам немного поэт (его переводы из трудного Верхарна находили высокую оценку у специалистов), немного сатирик (революционный "раешник", который старая "Революционная Россия" печатала особыми листками, в значительной части был заполнен именно его стихами), Чернов любил не только набирать знания, но и синтезировать их, переносить на бумагу. Общее количество написанного им измеряется, несомненно, многими сотнями печатных листов.

Когда в 1917 г. Ф. И. Витязев-Седенко (так трагически погибший позднее в советских тюрьмах) в качестве руководителя центрального издательства партии с.-р., задумал выпускать собрание сочинений Чернова, то ему пришлось для начала наметить что-то около 40 томиков! А это была лишь часть написанного к тому времени Черновым, - и с тех пор прошло уже целых добрых три с половиной десятилетия, в течение которых Чернов тоже немало работал пером...

Но при всем этом обилии и разносторонности его теоретических, политических и литературных интересов, Чернова меньше всего было оснований причислить к категории "книжников" в узком значении этого слова. Книга для него никогда не заменяла жизни, интерес к теории никогда не вытеснял интереса к практике - к повседневным радостям и горестям борьбы, к взлетам и падениям крестьянского и рабочего движения, активным участником которого Чернов никогда не переставал себя ощущать. До седых волос в нем бился пульс {7} молодого романтика-борца, и его тянуло на личное участие в предприятиях, связанных с огромным личным риском, на который другие "теоретики" обычно не шли.