Перед бурей

Потоцкий, видимо, не удовольствовался этим и вновь подозвал к себе пана ротмистра.

— Что это они с мушкетами? — визгливо крикнул он. — Сейчас велеть им снять и отнести к лошадям!

Ротмистр подскакал к козачьим рядам и гаркнул:

— Мушкеты с плеч долой!

Вздрогнули пешие козаки и окаменели.

Гетман Конецпольский, недовольный выходкою Потоцкого, выехал на коне вперед и заметил польному гетману:

— К чему раздражать и издеваться?

— К тому, пане коронный, что их следовало бы всех на кол.

— Для этого есть высшая власть, — отрезал Конецполь­ский и, обернувшись, скомандовал: — Ударить в бубны и литавры!

Козацкие довбыши ударили в бубны и замолчали.

— Вы сделали преступление, подобного которому не было на свете от века веков, — грозно начал пан коронный гетман, обращаясь к козакам, — вы не только многократно подымали руки на вашего законного государя, на войска и на ваше отечество — Речь Посполитую, но вы... вы... одним словом, задумывали даже соединяться с нашими исконными врагами, татарами и турками! Вы — гнилые члены государства, и вас следовало бы обрубить совсем, чтобы не заразились здоровые...

Пан коронный гетман запнулся, а Потоцкий подхватил резким крикливым голосом:

— За ваши вечные, подлые измены вы сами подписали собственною кровью свой смертный приговор. Вы в бою утратили орудия, хоругви, камышину, печать, все знаки, данные вам королем, все вольности, все права!

— На вашу петицию прислал вам милостивый король и сейм свой снисходительный ответ, — прервал пан коронный гетман поток издевательств Потоцкого и сделал знак рукой.

Два герольда[53]на черных конях, в черных бархатных кафтанах с длинными черными перьями на шляпах, выехали вперед и затрубили в трубы. Из свиты гетманов отделился всадник на белом коне, весь в белой одежде и, выехавши впереди герольдов, развернул длинный пергаментный лист с тяжелою государственною печатью, прикрепленною на шелковом шнурке.

— Вы достойны были бы все до единого казни, — прошипел Потоцкий, — но наш милостивый король захотел вас тронуть милосердием, — искривил он свои тонкие губы, — и удостоил вас ответа.

— Читайте декрет! — скомандовал коронный гетман, покосившись неприязненно на егозившего в седле Потоцкого.

Всадник на белом коне снял с головы серебряный шлем и, приподнявши бумагу, начал читать громким голосом, разнесшимся далеко над замерзшим озером:

— «Мы, ласкою божою Владислав IV, король польский, великий князь литовский и русский...»

При первых словах декрета гетманы почтительно приподняли над головами своими шапки, а гусары обнажили сабли, преклонивши вниз их клинки. В середине на ставу было по- прежнему тихо и безмолвно, только глаза всех козаков с надеждой и уверенностью устремились на длинный лист.

— «Долго Речь Посполитая смотрела сквозь пальцы на все ваши своевольства, ко больше сносить их не станет, — читал всадник, и каждое его слово звучало отчетливо и громко, словно удар стали по меди. — Она и сильным монархам давала отпор и чужеземных народов подчиняла своей власти. Поэтому, если вы не останетесь в послушании королю и Речи Посполитой, сообразно новой, данной вам ординации, то знайте, что Речь Посполитая решилась не только прекратить все ваши своевольства, но истребить навсегда и имя козацкое».

Меж козаками произошло легкое движение, и снова все замерли неподвижной стеной.

— «Вы сами лишили себя всех своих прав и преимуществ, — читал дальше белый всадник, — и навсегда утеряли право избирать себе старшину. Вместо гетмана, которого вы прежде себе избирали, вам дается комиссар из шляхетского звания — пан Петр Комаровский».

Глубокий вздох вырвался из множества грудей и пронесся над толпой.

— А жаль молодцов! — буркнул себе под нос грозный ротмистр, отворачивая свое суровое, усатое лицо от пана-товарища. — Славные, видно, удальцы!

— Удивляюсь пану ротмистру, — шепнул тихо розовый пан-товарищ, — жалеть этот сор! Пан ротмистр собирался же раздавить их всех своею могучей рукой? — усмехнулся он, приподнявши тонкие, закрученные усики.

— Что ж, будет война, и пойду, и раздавлю! — проворчал сердито пан ротмистр. — А теперь жаль, потому что славные молодцы. Смотри: слушают свой смертный приговор и не пошевельнутся! Ты, пане-товарищ, послужи еще с мое, тогда поймешь, что воин воину — брат!

Пан-товарищ бросил из-под бровей на пана ротмистра насмешливый, презрительный взгляд и подумал про себя: «Старый литовский дурак!»

— «Полковников из вашего звания вы больше получать не будете!» — читал белый всадник.

— Положи бунчук, булаву и печать! — крикнул Потоцкий хриплым от накипевшей злобы голосом Ильяшу Караимовичу, который стоял впереди. — Полковники и старшина, положите ваши знаки! Отныне вам дадутся другие начальники... Только сотники и атаманы остаются пока на своих местах.

Тихо склонилось малиновое козацкое знамя и опустилось на чистое стекло льда. Рядом с ним легли бунчуки. Положил Ильяш возле него печать и булаву. Бесшумно подходили козацкие старшины, и один за другим складывали свои перначи и заслуженные знаки.

— Экая шваль! — бросил сквозь зубы польный гетман, беспокойно поворачиваясь в седле.