Пепел революции

— Представьте, нет. Написал небольшую работу, где рассматривал в основном военные аспекты нашего крымского сидения. Старался политики не касаться, сами знаете, это не мое.

Гость кивнул, не отрывая глаз от резной рукояти трости.

— Ну, в итоге меня обвинили в измене, работе на большевиков и лишили всех чинов и званий. Как вам поворот? И даже теперь того мизерного жалования, которое получал, даже того лишили! Вот, — он неловко махнул в сторону грядок, — пытаюсь найти свои таланты в земледелии и с помощью морковки захватить весь мир!

Он снова заржал.

Гость достал часы и озабоченно на них посмотрел.

— Яков Александрович, я не просто так сюда пришел.

Тот сразу посерьезнел.

— Я знаю вас лично и вашу репутацию по рассказам других уважаемых людей. Я знаю, что вы патриот своей Родины и еще можете принести много пользы. Я не оратор и не умею говорить речи, как Троцкий. Вот письмо, — он достал из внутреннего кармана пакет и положил на стол. Прочитайте его и крепко подумайте. Это будет, наверное, самое важное решение в вашей жизни. Очень крепко подумайте, со всех сторон. Вы умный человек и сами все понимаете.

Человек с тростью встал.

— Прошу меня извинить, мне надо бежать. Еще очень много дел, а времени всего-ничего. Давайте сделаем так: я приду к вам через два дня, под вечер, потому, что на следующее утро уплываю из Константинополя. Хорошо подумайте и обратите внимание, кто подписал письмо. Уверен, вы сделаете правильный выбор. И с человеческой, моей личной точки зрения, я надеюсь, что для вас интересы Родины важнее, чем личные.

Слащев ничего не понимал и только переводил взгляд с пакета на гостя.

— До свиданья, Яков Александрович. Прочитайте и подумайте.

Когда он направлялся к калитке, то между ног у него неловко пробежала курица, наверное, высмотрела какого-то червячка. Человек остановился, будто задумался и быстро вернулся к столу. Достал дорогое портмоне и положил на стол большую сумму денег.

— Это вам от меня…Я помню и ценю, что вы истинный сын нашей общей Родины и блестящий офицер. Не пристало генералу выглядеть, как голодранец.

До встречи!

* * *

В Нью-Йорке кипела жизнь. Вернее, она, конечно, всегда там кипела, но после Великой войны, когда старая Европа никак не могла прийти в себя, Америка расцвела особенно заметно. Это какой-то невообразимый бум! Везде открывались заводы, люди, даже самые небогатые, покупали машины, все, от мала до велика, в том числе домохозяйки и ветераны Гражданской войны в США, загорелись акциями, векселями, фондами и прочими сравнительно честными способами отъема денег у населения. Реклама горела все ярче, машины ездили все быстрее, а безумие постоянного праздника только нарастало.

Не остались в стороне и многие европейские мигранты, в последние годы активно перебиравшиеся в страну неограниченных возможностей. В одном из небоскребов Манхеттена располагалась компания, которая оказывала целый спектр различных финансовых услуг, от продажи и покупки акций до работы с таможней и налоговыми схемами, не всегда безукоризненно законными. Основатель и хозяин этой фирмы, какой-то господин из Европы, который разговаривал с сильным акцентом, прибыл в США не так давно, однако, у него, скорее всего, были немалые капиталы и отличная хватка. Как бы там ни было, через короткое время его компания была уже довольно успешной, а программы и рекомендации, выдаваемые ею, имели серьезный вес в финансовых кругах Нью-Йорка.

В один из дней, к кабинету директора подошел лысый человек с очень интересной внешностью. Секретарь спросила, записан ли он и как представить.

Лысый отталкивающий человек плотоядно усмехнулся и с диким, каким-то варварским акцентом, процедил:

— Шемаков.

К удивлению секретаря, посетителя сразу пустили. Кабинет начальника блистал какой-то холодной и деловитой роскошью привыкшего с детства к богатству аристократа.

За столом сидел человек и внимательно наблюдал за вошедшим. Тот посмотрел по сторонам и тихонько присвистнул от восхищения. Впервые в этом кабинете прозвучала русская речь:

— Про вас можно говорить что угодно, но вкус у вас есть. Или, вашего дизайнера?

— Добрый день, Яков Григорьевич. Сколько лет, сколько зим.

— Ага-ага… Нет, вы только посмотрите, это сколько денег-то стоило!

— Да, немало. Почему же вы не сообщили мне, что прибыли в Америку?

— Чтобы ты сразу сообщил властям? Нет, ты бы не стал этого делать, правда.

Лысый некрасивый человек приблизился и сел напротив.

— Ты бы сообщил местной итальянской мафии и меня бы расстреляли где-то в подворотне, так?

Директор молчал.

— И вообще, убери руку с револьвера, не будь ребенком. Если убьешь меня, то окончательно себе подпишешь смертный приговор.

— Говорят, и твое положение в Москве не слишком прочное. Слишком хорош, говорят и независим товарищ Блюмкин.

— Завистники. Куда от них денешься.

— Ты ради меня приехал на океан?

— В том числе. Но это больше моя личная инициатива.

— Пристрелишь меня?