Ник,
Если ты это читаешь, значит, с тобой разговаривает мой призрак. Чернила, бумага и воспоминания, потому что меня больше нет. Я надеюсь, что умер хорошо. Надеюсь, что умер во имя чего-то, как и жил. Но даже если это не так, если я погиб от несчастного случая, или от болезни, или от любых других обстоятельств, каких бывают тысячи, все равно это уже неважно.
Единственным важным является то, что ты меня любил. Знаешь, вообще-то тебе не следовало. Я был и остаюсь на момент написания письма человеком, которого невозможно любить, с кучей изъянов и шероховатостей, и плохих привычек. С того момента, как я тебя увидел, то опьянел от осознания возможностей, однако понимал и то, что никогда не буду тебя заслуживать. И не заслуживаю, за все, что происходило. И все же, ты по-прежнему со мной.
Я знаю, что ты будешь злиться. Знаю, что тебе захочется утопить свою печаль в действиях. Не надо. Ради меня, прошу, не бросайся в войну, не ввязывайся в драки с гигантами и не совершай никаких безумных поступков, какие только ни придут тебе в голову. Живи. Потому что когда мы снова встретимся в твоем христиансом раю, или же в моей языческой загробной жизни, или же в каком-нибудь темном уголке, где те два мира соприкасаются, я захочу услышать, что ты прожил долгую, счастливую жизнь после меня. Что делал то, что нравится, и любил, кого нравится, и мир без тебя остался разбитым и пустым.
Потому что это и есть Никколо Санти, которого я знаю, и если призраки способны говорить, то я знаю, что по-прежнему тобой восхищаюсь. Ты мой возлюбленный, и я буду ждать тебя. И тебе не следует обижаться, когда люди говорят обо мне плохо, ведь я этого определенно заслуживаю. Нам всегда было плевать на их мнение, и теперь тоже ничего не должно меняться.
А если, с благословения богов, ты узнаешь, что я не умер, я буду ждать от тебя радушного приветствия, бутылочки вина, а также те самые небеса, которые упоминал, но в твоих объятиях, потому что после времени, проведенного вдали от тебя, мне больше ни за что не захочется с тобой расставаться.
Глава двенадцатая
Когда Джесс вернулся в мир, он лежал на спине на прохладном, каменном полу, и в первую секунду или две он знал лишь то, что ему вот-вот станет очень плохо. Он перевалился на бок, и спазм прошел, но когда Джесс открыл глаза, то увидел размытые очертания цвета и света, услышал голоса и крики. Увидел бегущие мимо него ноги, а потом чья-то рука прижала его к полу и приставила к лицу пистолет.
Мужчину, который склонился над ним, Джесс не знал, однако узнал его униформу: библиотечный солдат. Джесс медленно вдохнул, и его искалеченные легкие наполнились знакомым александрийским воздухом.
«Дома».
– Ты кто такой? – прорычал солдат. Джесс закашлялся. Попытался восстановить дыхание. Почувствовал вкус крови и того гнилого дыма и подумал: «Кто же я?»
Однако он знал, кем он должен быть.