Пепел и алмаз

Щука хотел что-то сказать в ответ, даже рот открыл, но заколебался и промолчал.

— Спасибо, — сказал он немного погодя. — И вас тоже храни господь.

В ожидании сотрудников госбезопасности Щука с Подгурским спустились к реке. Неширокая в этом месте, но довольно глубокая, она текла почти вровень с плоскими берегами. Потревоженные лягушки, которых здесь было видимо-невидимо, выскакивали из травы и с плеском, гулко отдававшимся в тишине, плюхались в воду.

Щука остановился у воды, закрыл глаза и устало провел большой ладонью по лбу. Подгурский заметил это.

— Устали?

Щука по привычке сказал «нет» и открыл глаза.

В эту минуту огромная рыбина плеснула на середине реки и ушла в глубину. По воде побежали широкие круги.

— Великанша! — пробормотал Подгурский и вдруг щелкнул пальцами. — Есть! Вспомнил! Знаете, под какой фамилией Косецкий сидел в лагере? Рыбицкий… Мне это все время не давало покоя.

Щука, поглощенный своими мыслями, не сразу понял, о ком он говорит.

— Косецкий, Косецкий? Ага! Почему вы вдруг вспомнили об этом?

Подгурский рассмеялся.

— По ассоциации с рыбой.

Щука тоже улыбнулся.

— Ах, вот как…

И вдруг несвойственным ему порывистым движением обернулся к Подгурскому.

— Постойте… Какую вы назвали фамилию?

— Рыбицкий.

— А имя?

Подгурский задумался.

— Людвиг? Леопольд? Нет, не то…

— Может, Леон?

— Правильно, Леон. Мне помнилось, что на «Л». Вы его знали?

Щука снова повернулся лицом к реке.

— Лично — нет. Он, наверно, был в другом бараке. Но фамилию эту я слышал.

Еще одна рыба, поменьше первой, но тоже солидных размеров, вскинулась над водой. Щука поднял палку.

— Крупная водится у вас тут рыба.

II

Вилла Косецких стояла на живописном левом берегу Сренявы. Новый район, раскинувшийся в холмистой местности, в отличие от старой, правобережной части города, называли Новым Островцом или просто поселком. Это название в конце концов привилось и вошло в обиход.

Район этот, до которого от центра было минут пятнадцать ходу, занимал довольно большую площадь. По-настоящему застраиваться он начал спустя несколько лет после первой мировой войны, когда распространилось кооперативное строительство. В то время разные государственные и частные учреждения стали возводить на пустыре дешевые дома для своих служащих. Строились эти дома на скорую руку и не радовали взора, а перед второй мировой войной пришли совсем в плачевное состояние. Но, к счастью, не они определяли лицо нового района. До той поры место мальчишеских игр, заречье стало быстро застраиваться и заселяться, словно вновь открытая земля, а после кризиса строительство развернулось еще шире и было приостановлено лишь новой войной. Жить за рекой считалось в Островце хорошим тоном. Зажиточные горожане — торговцы, фабриканты, высшее чиновничество и хорошо зарабатывающие представители свободных профессий — один за другим переселялись туда в собственные дома. Те, у кого не хватало денег на покупку дома, могли снять в поселке квартиру, правда, несколько дороже, чем в Островце, зато со всеми удобствами. К тому же разве можно было сравнить это место с узкими, пыльными и некрасивыми улицами старого города! Перед самой войной комитет социального обеспечения начал строить здесь новую больницу. Собирались на пожертвования граждан выстроить костел в стиле модерн. В связи с предполагаемым промышленным подъемом Островецкого повята городу сулили большое будущее. Однако пока ничто еще не предвещало скорого исчезновения бараков на шоссе, ведшем в Вялую, на цементный завод, и смрадных нор да сырых рабочих подвалов в старой части города за рынком. Правда, по непредвиденным обстоятельствам упомянутые бараки неожиданно перестали служить пристанищем для бездомных — в них разместился трудовой лагерь, но это уж особая статья.

Косецкие переехали на свою виллу только за год до войны. А раньше, переселившись из Варшавы в Островец, они три года жили в самом центре, на фешенебельной Аллее Третьего мая, по соседству с казармами знаменитого полка островецких улан. Переезд в собственный дом был большим событием в их довольно однообразной, серой жизни. На постройку ушло все, что Косецкий скопил за свою частную адвокатскую практику, еще до назначения его в Островецкий окружной суд, а потом — на доходном месте юрисконсульта одной солидной кооперативной фирмы. Переезд как будто ни в чем не изменил течения их жизни, если, конечно, не считать, что теперь Косецкому на дорогу в суд, а сыновьям — в гимназию приходилось тратить гораздо больше времени. Но сама недвижимость, дом с садиком, на который Алиция тратила много времени и сил, а также связанное с этим ощущение прочности своего положения служили ярким доказательством, что жизненные принципы четы Косецких себя оправдали.

Когда началась вторая мировая война, Антоний Косецкий был уже не первой молодости. И хотя выглядел он не старше сорока, на самом деле ему было под пятьдесят.