Пепел Анны

— Удушливое дыхание капитализма, — пояснил отец. — Нечего всяким протирать своими нищебродскими штанами частную собственность. Но, кстати да, такого я не замечал раньше.

Отец и мама уставились на штыри. А я вот вполне понимал этого штыриста — если тут штыри не вставить, то на подоконнике толпами сидеть начнут все, кому не лень. И как ты ни посмотришь в окно — утром, вечером или в середине дня, картина предстанет всегда одинаковая, печальная.

Мама штыри сфотографировала.

— Ладно, — сказал отец. — Надо немного и отдохнуть…

Мы стояли недалеко от ресторанчика, хотя тут, похоже, везде недалеко от ресторанчика. Отец огляделся, прошел по улице метров пятьдесят и свернул в переулок. Или в проулок, пустоту между двумя домами, похоже, что раньше тут находился дом, но потом его подцепили лопаткой и вытащили из общего каравая. И между двумя параллельными улицами образовался перпендикулярный проход.

— По-китайски такое называется «хутун», — пояснила мама.

Пекинская книжная ярмарка, однако.

— А по-сербски? — спросил я.

— По-сербски… не знаю.

Мы с мамой остались на улице. Отец углубился в хутун.

— Ну, не бред ли? — хмыкнула мама. — А? Кормить кошек сейчас, а?

— Да нормально, — успокоил я. — Вон у Великановой отец замки коллекционирует.

— И что?

— Так он их не в магазине же покупает, он их крадет. Идет на мост — знаешь, там новобрачные замки цепляют, вскрывает потихонечку и дома на цепь вешает. Всю стену завешал, били его два раза за это, в отделение сдавали, а он только сильней от этого приохотился.

Отец тем временем подманил пару кошек и с умилением наблюдал, как они поедают колбасу.

— Мне кажется, Великанова в отца, — заметила мама. — У нас дома все время ножницы пропадают.

— При чем здесь ножницы?

— При том. Ее папаша замки ворует, а она сама ножницы. Яблочко от яблочка недалеко котится.

Кошек прибавилось. И стало штук десять, повылазили, так что отец стал потихоньку отступать к нам, с видом сеятеля разбрасывая перед собой колбасные полоски. Несколько человек, проходящих мимо, остановились, поглядели на отца то ли с сочувствием, то ли с интересом, проходящая девушка достала телефон и стала снимать.

— Надеюсь, в интернете его не опознают, — сказала мама.

— А чего такого?

— Ну, все-таки не пацан…

— Наоборот, — сказал я. — Это способствует карьере, сейчас кошки в тренде.

— Да?

— Да. Все понемногу подкармливают… Я в Москве много раз видел…

На противоположной стороне проулка показался человек. Высокий и длиннорукий, похожий на ожившую стремянку. Отец вроде как насторожился и долго смотрел на этого человека, а тот, кажется, смотрел на него.

— Ладно, — сказал вдруг отец. — Погуляли, пора и домой.

А вот и нуар пожаловал — в первый же вечер нашего визита в Гавану показался он, загадочный человек-лестница.

— А там человек был… — его и мама заметила.

— Да мало ли тут народу ошивается?

Отец вытряхнул остатки колбасы и выкинул пакет, улыбнулся и пошагал прочь, я оглянулся и заметил, как кошки побежали навстречу незнакомцу. Мама издала сомневающийся звук.

— Можно было в первый же вечер и не тащить нас в этот кошачий дрифт, — буркнула она и передразнила. — «Гавану нужно получать, как пулю в лоб…» А всего-то и хотел покормить своих котиков…

— У каждого свои слабости, — ответил отец, не оборачиваясь.

До гостиницы мы добрались неожиданно быстро. Я опасался, что снова будем вилять, брести и любоваться, но, откормив кошек, отец пошагал скоро и целеустремленно, так что через десять минут мы оказались у парадного подъезда «Кастильи».

Таксистов стало меньше, а людей с телефонами больше.

— Так что же они тут делают? — снова спросила мама.

— Интернет ловят, — ответил я. — Его нет, но они его ловят.

— Ловцы, однако…

— Иногда я думаю, что это своеобразный карго-культ, — заметил отец.

— Интересное замечание, — рассмеялась мама. — Весьма…

Она оглянулась и сфотографировала стоящих у стены.

— Интернета нет, небожители унеслись на серебряных птицах в блистающий Валинор, но культисты продолжают ежедневно стоять с поднятой рукой, — сформулировала мама. — Рано или поздно боги кибернетики увидят и оценят эту преданность и прольют на них щедрый и безлимитный вай-фай. Главное, верить. И держать руку как можно выше, кто выше — тот обиженным не уйдет во первую голову.

А я подумал, что эти ждецы у стены правую дельту хорошо прокачают, постой-ка так с поднятой рукой в потолок, дельта за десять минут забивается в молоко.

— Культисты такие культисты, — сказал отец.

Но там не одни культисты были, возле дерева все еще стояла женщина с корзинкой и бумажными трубочками. Она улыбалась толстыми губами и щурилась, отчего на лбу у нее складывались живые морщины, такие глубокие, что спички можно вставить.

Женщина с бумажными трубочками улыбнулась.

— Да, культисты, — повторил отец. — Весь мир для них — рука, воздетая к небу в ожидании заветной искры…

И этого понесло. Гавана как пуля, чего уж.

Отец замолчал, а я сразу увидел: как в голове у него вспышкой промелькнула Сикстинская капелла и как ему это понравилось, но, разумеется, отец удержался и промолчал.

Мама тоже поняла.

— Ктулху фхтагн, — мама почесала за ухом.