Пепел

Рафал дал шпору Братцу и во весь опор понесся прямо к ольшанику. Изумленными глазами искал он батальоны. Юноша не видел их нигде. Лишь около самых зарослей он заметил между деревьями развернутый строй… В Фалентах тоже никого не было. Все спало вокруг в глухом безмолвии… Ни живой души… От странной боли у всадника сжалось сердце… Конь его летел по истоптанной, изрытой копытами пашне, уходя по колено в глину. На грязной дороге, между деревьями, вблизи помещичьего дворца и резервов Серавского Рафал увидел верхом на коне Сокольницкого. Генерал смотрел в полевую подзорную трубу. Он не обратил внимания на Ольбромского, когда тот остановился перед ним, ловко, с большой силой осадив коня. Конь дышал тяжело, со свистом, а офицер обливался потом. Он чувствовал, что рана под мышкой и в боку открылась и кровь обильно течет в бандаж. Юноша был так счастлив…

Рядом со снятыми с передков пушками, повернувшись к ним лицом, стояли канониры с помощниками. Первые два помощника – рядом с жерлом, следующие два – рядом с осью, канониры – против винграда, третья пара помощников – рядом с осью передка, четвертая пара – на шаг дальше в сторону дышла и пятая еще на шаг дальше. Одиннадцатый помощник занимал место справа около самого конца дышла. Упряжные лошади неподвижно стояли, повернувшись в сторону Рашина, и пряли ушами. Зажженные шнуры фитилей горели в руках у канониров живыми, сильными и острыми язычками.

– Видели нашу конницу? – спросил у Рафала Сокольницкий, и голос его в напряженной тишине прозвучал надменно и грубо.

– Видел, генерал.

– Где?

– У корчмы, на распутье. Потом в поле, когда она уходила на Соколов…

– Вся отступила?

– Так точно, пан генерал.

Сокольницкий повернул трубу в другом направлении. Через минуту он придержал ее покрепче, потом опустил и сложил. Лицо его потускнело, казалось озябшим. Генерал чмокнул губами… Он лениво окинул взглядом деревушку Фаленты, являвшую собой странную карикатуру на селение, рвы, засеки, волчьи ямы, наскоро вырытые в разных местах и закиданные хворостом… Потом он перевел взгляд на притаившихся в леске солдат восьмого полка, которые в первый раз шли в бой, на линию старых прусских карабинов с расшатавшимися кремнями…

Как гром, грянул в тишине пушечный выстрел. Вслед за первой ахнули сразу чуть ли не десять пушек. Деревья задрожали от верхушек до самого корня, их обнаженные ветви и нежные сережки затряслись, словно ручонки испугавшегося ребенка. Из Рашина сразу начали пальбу все двенадцать саксонских орудий Дигеррна,[557] артиллерийский эскадрон Антония Островского и рота Влодзимежа Потоцкого.

Сокольницкий повел бровями в сторону Рафала, и оба они тронулись по дороге к Фалентам. На аллее, ведущей через плотину прямо к Рашину, они увидели польских застрельщиков, притаившихся на самом краю болота. Дым из Рашина стлался уже над светлой озерной гладью и тяжело полз в камыши.

– Теперь они попробуют сунуться прямо через болото на Рашин, с поля… Не знают дороги, – заговорил Сокольницкий, стряхивая хлыстом брызги с рейтуз и сапог. – Увидят, что не пробраться, и тогда обрушатся на нас в Фалентах. Какое же вы думаете принять участие в этой забаве, улан? Ваша роль окончилась…

Несмотря на ужасную канонаду, Рафал услышал эти веселые, насмешливые слова. Ноги у него дрожали, как вчера, когда он почувствовал слабость в Надажинском лесу. Сердце билось с неудержимой силой… Дыхание спирало в груди… Сверкнули белые зубы генерала.

– Страшно, когда стреляют не в вас. Не любите? Что же вы будете делать, когда станут целиться в ваши икры?

– Я не боюсь, генерал! – надменно и гордо крикнул Рафал.

– Я вижу.

Треск ружейных залпов врывался в гром канонады; он раздавался все ближе и ближе, усиливался в клубах дыма, становился все оглушительней. Сокольницкий привстал на стременах, протянул руки…

В ту же минуту на повороте дороги показался адъютант и, на всем скаку отдавая честь, показал на поле перед деревней.

Генерал, не дожидаясь рапорта, скомандовал:

– Повзводно!

Оба они с Рафалом медленно съехали с дороги и нога за ногу приблизились к батальону Годебского. Вскоре они услышали команду:

– Двумя шеренгами!

– Взвод!

– Готовьсь!

– Целься!

– Пли!

Грянул залп батальона.

Тотчас же вокруг всадников зажужжали австрийские пули, которые неслись издалека, срезая ветки ольх, и с протяжным визгом скользили по воде. Сокольницкий въехал в ряды стрелков и весело, громко стал сам командовать, похлопывая в воздухе хлыстом.

– Заряжай!

– Возьми заряд!

– Откуси заряд!

– В запал!

– За прибойник!

– Забей!

– Прибойник на место!

– Повзводно!

– Целься! Пли!

Генерал врезался на коне все глубже и глубже в ряды конфедераток, продвигаясь вперед к голове батальона и опушке леска. Рафал, оставшийся позади, видел его, окутанного сизым дымом, и, несмотря на гром выстрелов, все время слышал короткую команду.

– Заряжай!

– Два!

– Три!

– Четыре!

– Целься! Пли!