Пепел

Огромные скалы, разделявшие реку на бесчисленные ручейки, были одеты толстым зеленым мшистым ковром. Ели, высасывавшие подземные воды, достигали в этом месте чудовищной высоты. Рафал и Гелена говорили друг другу, что эти чудные воды рождаются из ничего и текут ниоткуда, что они разделены вначале камнями, как их любовь, а потом соединяются друг с другом, чтобы мчаться по каменному руслу, пенясь, вздуваясь, кружась, метаться, клокотать и реветь, пока не докатятся до водопада, низвергающегося в пропасть… Будет ли в их жизни такая пропасть, какая ждет этот поток? – спрашивали они друг у друга…

В одном месте они нашли вывороченное с корнем дерево, лежавшее поперек реки. Вода подтачивала его уже много лет. Жадной и яростной пастью, белыми клыками пены грызла она его все время без единой минуты отдыха. Они сокрушались над горькой долей полусгнившего бревна, переживали его жизнь, как часто мы живем чужой жизнью во сне, и уходили оттуда опечаленные, словно в них оживали снова маленькие, давно угасшие, добрые детские души.

Но больше всего они любили озерцо. Они называли его «Изменчивым». Иногда где-нибудь совсем далеко, они обменивались взглядом и, не называя озерца, одним движением бровей и ресниц, одной известной им улыбкой напоминали о нем друг другу. И оба, поднявшись, скорым шагом шли навестить его. «Изменчивое» лежало на вершине каменистой горы, окруженное со всех сторон дремучим лесом. Не было к нему ни дороги, ни тропы. В озерце было полно темной, но прозрачной воды, в которой сомкнутым зеленым кольцом отражались вековые ели и низкорослые сосны. Порою в зеркало воды смотрели далекие желтые утесы, словно тоска влекла их к этому уединенному, далекому озерцу. Сюда не ступала нога ни человека, ни зверя. Только голубые стрекозы порхали над гладью.

Порой залетал туда с отдаленных предгорий оранжевый мотылек. Лесная птичка, сиварник, скрытая в темной чаще пихт, напевала свою тихую печальную песенку. А так кругом царила тишина. Лес сжимал озеро в крепких объятиях. Как муж, слепой, глухой, одичавший от мук ревности, скрывал он от людских взоров своим вечным объятием лоно этой дивной, переливающей на солнце веды, которая заключала в себе все чудеса неба, – утреннюю и вечернюю зарю, многоцветные облака, ветер и золотую молнию, звезды, луну и само вечное солнце. Плененная вода забавлялась всем, что стесняло ее свободу: елями, низкорослыми соснами, берегами и золотой кромкой вянущих камышей. Она увлекала в свой омут лес, позволяла ему класть косматые ветви на свое лоно, что сродни утренней заре, на лоно неуловимого цвета, как перья у павлина на шее: но не проходило минуты, как она разводила ветви, словно зеленые волосы, вытягивала их в длинные пряди, заплетала в причудливые косы и, увлекая поперек своей глади, баюкала на блестящих, как стекло, волнах. Будто улыбка нежданная, всплывали и тихо гасли легкие кудри.

Но вот прихотливый узор исчезал. Вместо него возникали длинные призраки, не похожие ни на что на земле, словно мохнатые, все в задоринах, мокрые клинья, остриями погруженные в пучину и достигающие такой бездонной глубины, что глаз человеческий едва мог ее уловить. Призраки деревьев возвращались со дна, бежали вверх, испуганные, трепещущие, метались, дрожа, как зловещая, быстрая и страшная музыка, в громовых аккордах точнее цифр выражающая страх перед бессонной ночью, перед разверстой бездонной пучиной.

Добежав до берега озерца, Гелена опускалась на землю и, застыв в неподвижной позе, говорила воде:

– Что ты ему покажешь сегодня? Как переменишься? Сестрица-невольница, как сегодня будешь ты забавляться? Ах, ты сама не знаешь, ты сама еще не знаешь, что будет с тобой через минуту…

И словно в ответ, раскрывалась лазурная гладь озера и невыразимо величаво плыло в нем ослепительно белое облако, венчанное царственной мощью и силой сиянья солнечных лучей. Медленно меняло оно свои формы: прекрасная золотисто-белая голова его принимала все новые и новые положения, чтобы легче было ей грезить, думать думу о небе бесконечном, вечном родителе, о земле, красавице матери. Оно плыло по лазурной беспредельности, чтобы развеяться, обратиться в нечто новое, преобразиться – и исчезнуть.

Каменное окно