Пепел

Рафал весь ушел в себя. Он был в неведомом, нездешнем мире. Страдальческим взором смотрел он в свою душу, лежа на дымящемся снегу среди полей. Он видел надвигающуюся смерть. Вновь принятая сестра шла медленно, словно прекрасный дух, словно чудный, сладостный аккорд, извлеченный из волшебных струн виолончели, давая братьям и сестрам поцелуй мира. Протянув руку, она прикасалась к пальцам каждого из них и тихо, с глубоким почтением и смирением произносила таинственное слово «Feix», что значит «школа». Глаза ее были опущены, а чудная, почти совершенно обнаженная грудь дышала глубоко. Когда, обойдя середину, Гелена приближалась к тому ряду, в самом конце которого стоял Рафал, она повела глазами с выражением легкого, едва уловимого раздражения. Тем не менее она продолжала идти вперед, исполняя приказание мастера. Так подошла она к Рафалу. Протянув руку, она коснулась его пальцев, подняла глаза с почтением и легкой тревогой, желая, видно, узнать, отчего так дрожит эта рука, подняла глаза, как на лицо каждого из братьев… Но увидев его, последнего в ряду, она замерла. Глаза ее внезапно остановились, лицо поднялось еще выше. Ноги подкосились. Казалось, она вот-вот упадет навзничь. Медленно подняла она запрокинувшуюся голову. Улыбка на губах…

– Feix, – прошептала она, дрожа, но сияя, словно залитая светом луны.

Губы ее приблизились к губам Рафала и коснулись их тихим, жутко сладостным поцелуем. И в тот же миг шепот счастья, сменяясь внезапным испугом, слетел с них в уста любимого:

– О боже…

Искушение

Гелена де Вит ходила взад и вперед по своему будуару. Толстый ковер заглушал ее шаги, стены, обитые узорчатым атласом, ограждали от наружного шума. Вокруг было тихо, тихо и темно. Душная июньская ночь спустилась на сад и дом, заключив все в свои знойные объятия. Листья деревьев, затенившие окна, висели неподвижно и тяжело, словно плиты, выкованные молотом из железа… Гелена подходила к окнам, проскальзывала на балкон над газоном, снова возвращалась в комнату, не находя себе места…

Платье жгло ей плечи и бедра, блестящие атласные туфельки жали ногу, раздражал узел пышных, тяжелых, рассыпающихся волос. Тысячу раз уже решала она сбросить платье и распустить волосы, но всякий раз у нее беспомощно опускались руки и страдальчески сплетались пальцы. Она смотрела в черную ночь, сгустившуюся между деревьями, в ночь, чуть-чуть алеющую у края то ли от не остывшей еще вечерней зари, то ли от близкого уже восхода солнца, в ночь, пышущую жаром, как раскаленное железо, когда оно начинает стыть, и уста ее шептали тихие, тайные, запретные, в тоске рожденные слова. Она впивалась взором в невидимые аллеи, глубокие недра которых дышали сладкой тревогой, упоительным страхом, и внимала невозмутимой вечной тишине ночи. Она протягивала к саду тоскующие руки и тоскующие уста, прижимала к пустоте голову, жаждущую опоры, клала ее на плечо ночи и, раздувая ноздри, вдыхала пряный аромат нарциссов, смутный, безмолвный, неизъяснимый аромат тоски. Какой чудной была для нее эта знойная ночь, какой особенной, непохожей на другие, единственной в жизни! Она манила к себе, в свои полные невыразимого блаженства недра, которых никогда не удастся изведать…

Долгие погожие дни, сухие ветры и море зноя предшествовали ей, неделями творили ее. И вот она простерлась над землей, жуткая и торжественная, всемогущая и непреоборимая, и взывала из глубокой тьмы. Из мрака ее на облаках ароматов уносилась ввысь радость, всеобъемлющая, гордая радость, широким взмахом освобождающая от пут тело и душу. Но не одна 'эта радость давала счастье. О нет! Она была лишь надеждой на счастье, которое близко, которое кружит вокруг дома, таится в дымке ароматов, ждет и робко, бесшумно ступает по земле. Сердце громко билось в груди Гелены де Вит, и удары его звучали в ушах, как шаги грядущего счастья. В одном месте между облаками листвы виднелось чистое темно-синее небо и мириады звезд на нем. Звезды были яркие, близкие и сверкали, как брильянты. Гелене казалось, что она видит их огромные тела и острые грани. Она подняла глаза к извечной беспредельности неба и стояла так долго, покачиваясь мягко и гармонично. Она слышала в себе как бы мелодию звезд, их песню, которая врывается в сердце незримыми путями, как врывается в душу аромат цветущего сада. Звезды говорили:

«Кто ты, пожелавший назвать меня женой? Кто ты, и откуда взял ты право на мою красоту? Что принесешь ты мне в дар? Есть ли у тебя глаза, которые я безумно любила б в девичестве? Есть ли волосы, которые грезятся мне ночью во сне и днем, когда я брожу в задумчивости?