Пепел

Вечером в клуб привезли кино, и народ стал собираться, чтобы скоротать длинный вечер. Фильм был иностранный, шведский, назывался «Перед заходом солнца», и Суздальцев, помня роман, по которому был снят фильм, решил его посмотреть.

Шел дождь, мелкий, холодный, падал из темного неба на деревню, окрестные поля и леса, где таяли последние снега. Ветер вместе с брызгами приносил запахи мокрой земли, сырой стерни, бегущей по оврагам воды.

Клуб наполнялся старухами, стариками, деревенской мелюзгой. Суздальцев раскланялся с одноруким плотником Федором Ивановичем, который достраивал в саду учителя Петра Никитича затейливую беседку в виде кремлевской башни. С самим Петром Никитичем, интеллигентно завязавшим на шее галстук. С продавщицей сельпо, у которой днем покупал буханку хлеба и грубо колотый желтоватый сахар. Он вдруг увидел, как в клуб вошла женщина, та солдатка, с которой месяц назад танцевал в клубе. Кажется, ее звали Верка. Он не забывал о ней; нет-нет, да и вспоминал ее близкое круглое лицо с пунцовыми губами и смеющимися глазами, исходящий от ее светлых, с милыми завитками, волос теплый запах, душистый, волнующий. Теперь она была не в модном тулупчике и меховой шапке, а в пальто с большими коричневыми пуговицами, небрежно повязанном шелковом платке, из-под которого блеснули на него ее смеющиеся глаза, чуть разошлись в улыбке розовые свежие губы. На один только миг встретились их взгляды, а потом разбежались. Но он испытал слабый сладкий удар под сердце, который породил в нем неисчезающую тревогу, чуткое ожидание. Это ожидание не проходило все время, пока горел полотняный экран, летали и пересекались голубоватые лучи. Старухи в деревенских платках, старики, обнажив свои плешивые головы, смотрели мелодраму о том, как почтенных лет профессор воспылал любовью к своей молоденькой ученице. Долгая, на весь фильм мука этих отношений, оборванных на самом счастливом месте нежданной смертью профессора.

Лишь однажды во время сеанса он оглянулся и сразу увидел ее озаренное, казавшееся серебряным лицо. Ее широко раскрытые не моргающие глаза смотрели на него так, словно она ждала и требовала, чтобы он обернулся.

Зрители гремели скамейками, выходили из клуба, разбредались по домам с желтевшими в дожде окнами.

Петр увидел Верку в стороне на дороге. Она медленно уходила, но не в сторону села, где затихали голоса, а вниз по дороге к реке, где в сумраке, невидимые, стояли высокие ветлы и не было ни огня. Только холодная мгла весенних полей и близкой реки. Он нагнал ее. Пошел рядом, волнуясь, боясь, что его соседство покажется ей неприятным. В то же время не сомневался, что она пошла по дороге, прочь от села, в надежде, что он догонит ее.

— Вам понравился фильм? — спросил он несмело, не зная, с чего начать разговор. Чем он может быть интересен этой молодой деревенской женщине, чей муж служит в армии, и она ждет его с нетерпением.

— Понравился, — ответила она. — Жаль этого профессора и студентку. Только у них все наладилось, а он и умер. Должно, ей много денег оставил. У нас в городе соседка, девушкой была, а за старика-полковника вышла. Теперь молодая вдова, с золотым браслетом ходит.

— Да, жениться надо по любви. — Он не ожидал, что романтическое содержание фильма вызовет в ней столь прозаический и рассудочный отклик.

— Я бы никогда за старика, за деньги не вышла. — Она словно почувствовала его разочарование. — Любовь никакие деньги не заменят.

— Вот и я думаю, — обрадовался он. — Любовь — это самое высокое, самое таинственное чувство, которое даровано человеку. И несчастен тот, кому не удалось пережить любовь.

— Как интересно, как складно вы говорите. — Он почувствовал, что нравится ей, нравится его интеллигентная речь, сложные, чуть напыщенные обороты. Он был готов говорить, увлекать, приближать ее к себе.

Асфальтовое шоссе было черно, безлюдно. Последний автобус давно прошел. Ночных машин, их набегающих фар не было. Асфальт чуть светился в дожде. Но рядом, на невидимой реке, среди зарослей плыл прозрачный огонь, доносились с реки голоса.

— Мне кажется, что писатель, достигнув определенного совершенства, может описать этот дождь на шоссе, этот туманный огонь. Запах рыбьей икры, тонкие ароматы первых, распустившихся на опушке подснежников, — продолжал он витийствовать, стараясь поразить ее воображение. — Но как же трудно ему описать чувство любви, влечение друг к другу мужчины и женщины! Ведь в этом влечении присутствуют и этот дождь, и этот таинственный призрачный огонь, запах реки и первых весенних цветов…

— Вы говорите, как настоящий писатель. Вы, наверное, читали много книжек?

— Да, вечерами, вернувшись из леса, я читаю книги, иногда пишу.

— Так вы не лесник? Не лесной объездчик? Вы писатель?

— Ну, еще неизвестный. И не знаю, стану ли известным.

— Станете, обязательно! — жарко, отвергая все его сомнения, произнесла она. — Я никогда не видела живого писателя.

Ему было приятно. Он завладел ее воображением. И сделал это без труда — она охотно изумлялась, позволяла себя изумлять.