Пентаграмма

Он прислонился щекой к холодной плитке и, приподняв край пиджака Барбары, заглянул под него. Между коленями и дугой туловища лежал белый пластиковый стаканчик, но внимание привлек не он, а ее рука.

– Черт, – прошептал Харри. – Черт…

В шесть двадцать на этаже адвокатской конторы появилась Беата. У женского туалета она нашла Харри. Тот сидел на ковре, прислонившись к стене, и пил из белого пластикового стаканчика.

Остановившись перед ним, Беата поставила на пол железные чемоданы и провела тыльной стороной ладони по раскрасневшемуся потному лбу.

– Прошу прощения, – сказала она. – Загорала на пляже. Сначала заскочила домой переодеться, потом – на Кьёльберг-гате за оборудованием. А тут еще какой-то идиот заблокировал лифт – пришлось по лестнице тащить.

– Хм… И правильно сделал: надо подойти к этому делу со всей осторожностью. Журналисты уже что-нибудь пронюхали?

– Там на солнышке греется стайка. Небольшая. Все ж в отпусках.

– Боюсь, отпуск закончился.

Беата скривилась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Идем. – Харри провел ее в туалет и сел на корточки. – Загляни под тело и увидишь. Безымянный палец отрезан.

Она ойкнула.

– Крови не так много, – продолжал Харри. – Значит, отрезали после смерти. А еще – вот. – Он убрал волосы с левого уха Барбары.

Беата наморщила носик:

– Сережка?

– В виде сердца. В правом ухе – совсем другая, серебряная. Вторую серебряную сережку я нашел на полу в одной из кабинок. Значит, эту вдел убийца. Забавно, что она еще и открывается. Вот так. Необычное содержимое, тебе не кажется?

Беата кивнула:

– Красная пятиконечная бриллиантовая звезда.

– И что мы имеем?

Она посмотрела на него и спросила:

– Теперь это слово можно произнести вслух?

– Маньяк? – Бьярне Мёллер прошептал это так тихо, что Харри непроизвольно сильнее прижал трубку к уху.

– Мы на месте преступления, почерк тот же самый, – сказал он. – Шеф, самое время выдергивать людей из отпусков. Нам понадобятся все, кто в состоянии ходить и ползать.

– Возможно, кто-нибудь копирует?

– Исключено. Об отрезанных пальцах и бриллиантах знаем только мы.

– Как все нехорошо-то, Харри.

– Хорошие серийные убийцы вообще редкость.

Мёллер некоторое время молчал, потом окликнул:

– Харри?

– Я здесь, шеф.

– Мне придется попросить тебя в последние недели твоей службы помочь Волеру разобраться с этим делом. Кроме тебя в отделе ни у кого нет особого опыта раскрытия серийных убийств. Знаю, ты откажешься, но все равно прошу тебя. Иначе нам не справиться, Харри.

– Хорошо, шеф.

– Пойми: это важнее ваших с Томом разногласий и… Постой, что ты сказал?

– Я сказал «хорошо».

– То есть согласен?

– Да, но мне пора бежать. Мы здесь задержимся, так что завтра с утра соберите следственную группу. Том предлагает часов в восемь.

– Том? – удивился Мёллер.

– Том Волер.

– Нет, я знаю, кто это, просто ты никогда не называл его по имени.

– Меня ждут, шеф.

– Ну давай.

Харри сунул телефон в карман и, швырнув стаканчик в мусорное ведро, заперся в кабинке – теперь уже мужского туалета, – наклонился к унитазу и больше не сдерживал тошноту.

Позже он стоял перед раковиной и, открыв воду, смотрел на свое отражение, слушал гул голосов в коридоре. Помощник Беаты просил людей держаться за заграждениями, Волер распоряжался выяснить, кто находится у здания, а Магнус Скарре кричал коллеге, чтобы тот купил ему чизбургер без – без! – картофеля фри.

Когда вода стала холодной, Харри нагнулся и начал жадно пить, позволяя струйкам течь по щекам, затекать в ухо, за шиворот, под рубашку, в рукав. Он пил и не слушал внутреннего врага. А потом снова забежал в кабинку, чтобы его вырвало.

Когда он вышел на улицу, был ранний вечер, площадь Карла Бернера опустела. Харри закурил и отмахнулся от подошедшего журналиста. Тот остановился. Харри узнал его. Кажется, Йендем? С ним он разговаривал после сиднейского дела. Журналистом Йендем был не хуже остальных, даже чуточку лучше.

Телемагазин еще не закрылся, и Харри зашел. Внутри никого не было, если не считать толстяка в грязной фланелевой рубашке. Он сидел за столом и читал журнал. Вентилятор на столе трепал его прическу и разносил по помещению запах пота.

Харри показал удостоверение и спросил, не было ли кого-нибудь странного в магазине или рядом.

Толстяк фыркнул:

– Они все тут немного странные. Скоро у всей округи крыша съедет.

– А кого-нибудь, кто был бы похож на убийцу? – сухо уточнил Харри.

Толстяк сощурил один глаз:

– Не из-за этого ли столько полицейских машин понаехало?

Харри кивнул.

Толстяк пожал плечами и вернулся к журналу.

– А кто из нас не похож на убийцу, инспектор?

Харри уже собирался уйти, но вдруг увидел на одном из телеэкранов свой автомобиль. Камера скользнула по площади Карла Бернера и остановилась на красном кирпичном здании, потом картинка сменилась на диктора ТВ-2, а еще через мгновение – на показ мод. Харри глубоко затянулся сигаретой и закрыл глаза.

Ему навстречу по подиуму – нет, по двенадцати подиумам – шла Ракель. Она вышла из стены экранов и встала перед ним, держа руки на бедрах, бросила на него взгляд, резко мотнула головой, развернулась и ушла.

Харри снова открыл глаза.