Харри глядел поверх головы Тома Волера на минутную стрелку настенных часов.
Сегодня, чтобы усадить всех сотрудников в большом зале зеленого сектора шестого этажа, пришлось поставить дополнительные стулья. Настроение было чуть ли не торжественным. Никакого перешептывания — все тихо сидят и что-то пишут в блокнотах, дожидаясь восьми часов. Харри насчитал семнадцать склоненных голов. Стало быть, отсутствует только один. Перед ними, скрестив руки на груди и поглядывая на «ролекс», стоял Том Волер.
Секундная стрелка достигла нужной точки и замерла по стойке «смирно».
— Приступим, — объявил Том Волер. Все дружно выпрямились. — Руководителем следственной группы назначен я, моим помощником будет Харри Холе.
В едином порыве удивления все повернули головы к дальнему краю стола, где сидел Харри.
Волер продолжал:
— Во-первых, хочу поблагодарить тех из вас, кто по первому сигналу, не заставляя себя долго ждать, бросил отпуск, путевки и прочее, чтобы приехать сюда. Боюсь, вскоре придется пожертвовать не только отпуском. Но времени рассыпаться в благодарностях у меня не будет, так что я говорю вам спасибо на месяц вперед. Идет?
Собравшиеся захихикали и закивали. Так хихикают и кивают будущему начальнику, подумал Харри.
— Во многих отношениях этот день — особенный.
Волер включил проектор. На экране за его спиной появилась первая страница «Дагбладе» с крупным заголовком: «Маньяк разбушевался?» Никаких фотографий. Просто два слова угловатым шрифтом. В наше время уважающая себя редакция не стала бы печатать на первой странице вопросительный знак. Мало кому было известно (а уж в этом зале точно никому), что решение добавить вопросительный знак было принято за пару минут до того, как выпуск отправили в печать, и для этого понадобилось дозвониться до главного редактора, который отдыхал в Тведестранне.
— В Норвегии серийных убийц не было с восьмидесятых, когда свирепствовал Арнфинн Нессет, — сказал Волер. — По крайней мере, нам о них неизвестно. Маньяк для Норвегии — редкость. Причем такая, что о нем узнает вся страна. Так что, ребята, за нами сейчас наблюдают миллионы глаз.
Он артистично выдержал паузу, хотя мог бы обойтись и без нее: значимость нынешнего расследования сотрудники поняли еще вчера, когда их обзванивал Меллер.
— Если это действительно серийный убийца, — продолжал Волер, — нам в чем-то даже повезло. Во-первых, потому что среди нас есть человек, который раскрыл подобное дело. Думаю, все вы помните блестящее расследование инспектора Холе в Сиднее. Харри?
Харри снова оказался в центре всеобщего внимания. Откашлялся. Почувствовав, что голос может подвести, откашлялся еще раз и произнес:
— Не уверен, что моя работа в Сиднее — пример для подражания. — Он кисло улыбнулся. — Как вы, наверное, помните, закончилось все тем, что преступника я застрелил.
Никто не засмеялся и даже не ухмыльнулся. Харри же не будущий начальник.
— Ну, могло бы быть и хуже. — Волер снова посмотрел на «ролекс». — Многим здесь знаком психолог Столе Эуне. Несколько раз мы уже прибегали к его помощи. Сегодня он согласился прийти и рассказать о мании убийства. Кому-то это все известно, но повторение — мать учения. Он придет в…
Открылась дверь. Сотрудники обернулись: в зал, тяжело дыша, вошел мужчина в твидовом костюме. Над четко очерченным округлым брюшком красовался оранжевый бант. Потная лысина, потное лицо, на котором бросались в глаза темные (крашеные?) брови и очки — такие узкие, что возникало сомнение, можно ли хоть что-нибудь в них увидеть.
— Вспомни о солнце… — начал Волер.
— …оно и взойдет, — завершил Столе Эуне, доставая из нагрудного кармана платок и протирая им лоб. — И, черт возьми, светит нещадно!
Он дошел до стола и плюхнул на пол потертую кожаную сумку.
— Доброе утро, уважаемые. Приятно видеть так много молодых особ, которые не поленились проснуться в столь ранний час. С кем-то из вас я знаком, а кое с кем пока не встречался.
Харри улыбнулся. Уж с ним-то Эуне встречался. Много лет назад Харри заявился к нему со своими проблемами, и, хотя Эуне не был специалистом по лечению алкоголизма, он постарался ему помочь, а впоследствии их знакомство переросло даже в некоторое подобие дружбы.
— Открывайте блокноты, шалопаи! — Эуне кинул пиджак на спинку кресла. — Вид у вас как на похоронах, и в общем-то это оправданно. Но прежде чем я уйду, хочется увидеть на ваших лицах хоть одну улыбку. Это приказ. А теперь будьте внимательны: говорить и писать буду быстро.
Эуне схватил лежащий у белой доски фломастер и начал с бешеной скоростью писать одно, рассуждая в это время совершенно о другом: